Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

Задача нашей 1-й бригады заключалась в том, чтобы в день атаки занять селение Курси, достигнуть железной дороги «Реймс – Лион» (севернее Курси) и, овладев местным стеклянным заводом, угрожать немецким защитникам Бримонского укреплённого массива их обходом с юго-запада.

Что касается 3-й бригады, то, находясь, к этому моменту, в резерве 5-й французской армии, она, перед самой атакой, была расположена таким образом, чтобы, при необходимости, смогла поддержать войска 7-го французского корпуса.

Таким образом, можно сказать, что обе наши русские бригады были намечены французским командованием к использованию на самых ответственных направлениях наступления Французской армии.

Начавшаяся атака союзников сначала развивалась довольно успешно, и французская пехота легко заняла первую линию окопов противника. Но дальше их наступление было встречено ужасающим по плотности огнём пулемётов, которые уцелели под, казалось, всё уничтожающими залпами французской артиллерии, и атака приостановилась.

К полудню серьёзный успех обозначился только на правом фланге, где наша 1-я Особая пехотная бригада овладела селением Курси.

Занятая бригадой территория была сплошь усыпана трупами немецких военных. При этом, нами было взято в плен одиннадцать офицеров и шестьсот двадцать четыре солдата противника. Наши потери были также огромны: погибшими и ранеными числились двадцать восемь офицеров и свыше четырёх тысяч солдат.

Однако, наша 1-я бригада упорно продолжала двигаться дальше, с трудом вгрызаясь в плотную германскую оборону, и восемнадцатого апреля, всё-таки, взяла хорошо укреплённую деревню Каррэ и местный стеклянный завод. Поставленная перед нами задача была выполнена полностью.

Впоследствии, приказом Главнокомандующего Французской армией на знамена 1-го и 2-го полков нашей бригады за проявленную, в этих боях, храбрость был прикреплён почётный французский «Военный крест с пальмовой ветвью».

В нашем дружном офицерском коллективе 2-го батальона тоже не обошлось без потерь. За эти три дня у нас погибли два прапорщика и штабс-капитан Черкашин (бедной 8-й роте явно не везло на командиров), а также были ранены ещё три прапорщика (из которых один – весьма тяжело).

Солдатские потери были ещё более ощутимыми: погибло и было ранено свыше четырёхсот нижних чинов и унтер-офицеров (в моей роте потери составили шестьдесят человек, и это выглядело ещё не так страшно на фоне потерь других рот нашего батальона).

Девятнадцатого апреля в нашей бригаде начались сильные волнения среди нижних чинов, вызванные огромными потерями (практически, была потеряна почти половина личного состава бригады).

Батальоны, подогреваемые революционными речами представителей Солдатских комитетов, созданных в соответствии с приказом по Русской армии от первого марта, резко потеряли свою дисциплинированность и боеспособность, и Французское командование, опасаясь эмоционального взрыва в среде русских солдат, приняло решение о выводе остатков 1-й бригады и значительно потрёпанной 3-й бригады с передовой в глубокий тыл на переформирование.

Заменить нас на передовой должна была свежая, только что подошедшая из резерва, 152-я французская дивизия.

Французы не обманули: подошли вовремя, и в ночь с девятнадцатого на двадцатое апреля произошла долгожданная «смена караула». Роты плавно, одна за другой, уходили с обильно политых своей и чужой кровью позиций, уступая их тем, кому теперь предстояло эти позиции защищать.

Пришёл и наш черёд. Я дал команду на отход, и оставшиеся в живых солдаты и офицеры стали молча покидать недавно занятые ими окопы.

Взобравшись на бруствер последним, покинул позиции своей роты и я.

Долго идти, однако, мне не пришлось. Вблизи, неожиданно для всех, разорвалась ручная граната, и меня, словно кирпичом, сильно ударило в стопу правой ноги.

Я «кулем» упал на землю и почти тут же, сгоряча, попытался встать. Но кровь, хлынувшая в сапог, и сильная резкая боль, от которой вмиг захолонуло сердце, заставили меня снова опуститься вниз и занять полулежащее положение.

Рана оказалась весьма серьёзной. Однако, крики и стоны раненых на месте разрыва гранаты заставили меня на время забыть о собственной боли и придали силы для оглашения ряда распоряжений своим подчинённым.

Прошло ещё несколько секунд, и я увидел, как в ночном сумраке, окружавшем нас со всех сторон, появились сначала бегающие лучики трёх военных фонарей, а затем – и сами их обладатели – унтер-офицеры ближайшего ко мне взвода.

Они вместе с целой группой нижних чинов моей роты тащили какого-то упирающегося и орущего благим матом человека.

– Ваше благородие! Вот он – стервец, который бросил гранату. Дозвольте душу на нём отвести! – кричали мои бойцы.

– Подождите. Ну-ка, осветите его лицо! – скомандовал я.

Солдаты послушно направили свет своих фонарей на захваченного ими человека, и я обомлел от неожиданности. Это был не немец, а… месяц назад выбранный в Солдатский комитет бригады ефрейтор Шлыков собственной персоной.

– Братцы, не губите! Случайно вас с немцами перепутал! Случайно… Братцы! – завопил «мордастый» ефрейтор.

– Врёт он всё! Это – германский агент! Я точно знаю. Кончайте его, братцы! – специально спокойным и решительным голосом приказал я.

– Нет, нет! Ваше благородие, пощадите! Я всё скажу, только пощадите! Это всё – Регин Михаил Петрович! Я всё делал по приказу их высокоблагородия! Я – маленький человек… Пощадите, Ваше благородие! – бился в исступлении о землю насмерть перепуганный и уже изрядно побитый моими солдатами Шлыков.

– Ладно, братцы, подождите! Вы все слышали, что он здесь, только что, сказал. Будете свидетелями, если, вдруг, я не доживу до завтрашнего утра, – дал я «отбой» своим подчинённым.

– Доживёшь, доживёшь! Я – тоже свидетель его словам, и если он, потом, откажется от них, своей рукой пристрелю гада, – раздался совсем рядом громкий голос запыхавшегося штабс-капитана Разумовского.

– Мишель! Ты как здесь оказался? – обрадовался я, успокаиваясь от одного его присутствия.

– Да, мы совсем недалеко от вас ушли, а я, как услышал взрыв, так сразу, почему-то, подумал о тебе и… бегом сюда… вместе, вот, с Родькой Малиновским.

– Вовремя ты, Мишель… Вовремя! Возьми, пожалуйста, доставку этого мерзавца в штаб бригады и арест Регина – на себя! Очень прошу тебя!

– О чём речь, Николя! Всё будет сделано наилучшим образом. Я с Родькой и, вот, этими тремя твоими унтер-офицерами пойдём доставлять предателя в штаб, а ты, давай, скорее – в госпиталь! Санитаров я сейчас подошлю.

Минутой позже Разумовский вместе с бойцами и Шлыковым, которого, связав ему руки, повели за собой, в буквальном смысле, на аркане, скрылись в темноте.

А ещё через десять минут появились и санитары, которые, наскоро обработав мою раненую ногу, вместе с солдатами положили меня на носилки и унесли с места взрыва.

Прошло не более часа с момента моего ранения, а я, лёжа в кузове военного