Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

своим контролем. В нужный момент он, руками Шлыкова, ликвидировал сначала несчастного денщика поручика Ремизова, а затем – и в конец запутавшегося в их «сетях» прапорщика Васнецова. Несомненно, такая же участь ждала бы и его сообщницу мадемуазель Моррель, если бы он вовремя узнал, что я её «вычислил». Арест Софи, на его глазах, стал для него полной неожиданностью, но, тем не менее, он, видимо, успел, каким-то неуловимым для всех знаком, приказать ей молчать о нём, и этот его последний приказ она, судя по всему, выполнила беспрекословно; хотя… может быть, и ей самой было невыгодно сдавать Регина – ведь, тогда, в отместку, он мог бы рассказать контрразведке ещё и о каких-нибудь прежних, никому неизвестных, её злодеяниях»…

Я немедленно рассказал Савельеву о сложившейся в моей голове «мозаике» – полной картине всей взаимосвязанной цепочки убийств и диверсий, совершённых группой капитана Регина, и Алексей Семёнович, согласившись с моими выводами, обязался в самые короткие сроки сообщить о них в Россию.

Пока же, он посоветовал мне ограничиться устным докладом Лохвицкому о результатах данного расследования и далее поступать в полном соответствии с его распоряжениями.

– К сожалению, у нас, пока, нет прямых доказательств виновности Регина и Шлыкова, – сказал он мне, напоследок, прощаясь со мной на пороге собственной квартиры.

Обратная дорога из Парижа в штаб нашей бригады, в этот раз, заняла у меня и моего водителя два дня: на самой середине нашего пути случилась непредвиденная поломка, и ремонт автомобиля затянулся на целые сутки.

Ночевать нам пришлось на какой-то заброшенной ферме, где, вдобавок к неприятному запаху, было очень холодно и сыро. К счастью, у нас с собой был кое-какой провиант и небольшая фляжка со спиртом, которые и позволили нам более-менее сносно продержаться до утра.

С рассветом же мой водитель вновь приступил к ремонту, а я, по мере своих сил и способностей, принялся усердно ему помогать.

Неизвестно, на сколько бы ещё затянулась наша ремонтная эпопея, если бы не французские офицеры, проезжавшие днём мимо нашей вынужденной стоянки на своём автомобиле аналогичной марки.

Они, войдя в наше положение, безвозмездно отдали моему водителю необходимую ему деталь, к счастью для нас оказавшуюся в «техническом чемоданчике» их автомобиля, и, пожелав нам удачи, уехали в попутном с нами направлении.

Нам же пришлось повозиться ещё не менее трёх часов, прежде чем, наконец-то, завёлся двигатель нашего «железного коня».

Обрадованные, мы немедленно продолжили путь, хотя уже и начинало смеркаться.

Проехав без остановки несколько десятков километров, мы уже хотели было где-нибудь остановиться и поискать подходящее место для ночлега, как вдруг неожиданно, в свете наших фар, увидели впереди на обочине неподвижный автомобильный корпус.

Подъехав ближе, я и мой водитель без труда различили тот самый, похожий на наш, автомобиль, на котором ехали днём пришедшие к нам на помощь французы.

К нашему ужасу, все они были мертвы. Судя по всему, их обстреляли из-за полуразрушенного сарая, одиноко стоявшего возле дороги. Плохая, вся в рытвинах, на этом участке, она никому не давала возможности проехать, здесь, на большой скорости, и любое медленно ползущее транспортное средство было, тут, идеальной мишенью для каждого решившего устроить на этом месте засаду опытного стрелка.

Первым, видимо, был тяжело ранен водитель, сумевший, однако, несмотря на своё ранение, остановить автомобиль в полуметре от глубокого кювета, и лишь потом расстреляны ехавшие в нём французские офицеры.

Последним же выстрелом (непосредственно в голову) водитель был добит, судя по всему, уже в упор, когда убийца (или убийцы) подошёл к автомобилю на расстояние двух-трёх метров.

Из личных вещей убитых, на первый взгляд, ничего не было взято. Даже личное оружие несчастных офицеров и их водителя осталось нетронутым.

Убедившись, что им ничем уже помочь нельзя, мы с большой опаской продолжили свой путь дальше.

В ближайшем населённом пункте, встреченном нами по утру следующего дня, мы сообщили об увиденном ночью и попросили передать эту информацию местной полиции или французским военным.

Остаток нашего пути мы преодолели уже молча. Водитель у меня был человеком немногословным, а я всё это время перебирал в голове варианты причин обстрела на дороге французского военного автомобиля.

Конечно, причин могло быть несколько (от бандитского нападения до спецоперации германской диверсионной группы), но мне, почему-то, чаще всего лезла в голову мысль о том, что это покушение готовилось, возможно, на нас. Схожесть наших автомобилей, темнота, не позволившая рассмотреть проезжавших, и, наконец, непредвиденная задержка, благодаря которой нас, на данной дороге, опередили французы, давали серьёзные основания для существования такой версии.

В глубоких раздумьях, я не заметил того момента, когда наш автомобиль повернул на дорогу, ведущую к штабу бригады, и поэтому очень удивился, внезапно увидев впереди мелькнувшую крышу штабного здания.

Честно говоря, я всё ещё находился в состоянии внутреннего смятения и не был готов к разговору с Лохвицким. Понимая это, я дал указание своему водителю повернуть в сторону места расположения бригадного отряда связи и военно-хозяйственной службы.

В отряде я, в первую очередь, направился к автомобилю, закреплённому за Шлыковым, и обнаружил его ещё тёплым и грязным; при этом, грязь на его корпусе очень походила на грязь, облепившую нашего «железного коня».

Найдя прапорщика, отвечавшего за все автомобили бригады, я быстро установил, что прибывший сюда за полчаса до нашего приезда Шлыков, выполняя какое-то особо важное поручение капитана Регина, отсутствовал вместе со «своим» автомобилем целые сутки,.

Последние сомнения отпали: возле того полуразрушенного сарая у дороги шла охота, именно, на меня, а не на французов, но охотника подвели темнота и непредвиденная поломка нашего автомобиля.

Тем не менее, я ясно понимал, что у Шлыкова, с помощью Регина, наверняка, обеспечено непробиваемое алиби: и ездил-де он в другую сторону, и важное поручение-де выполнено им полностью и в срок.

Но, делать было нечего, и я отправился на доклад к Лохвицкому.

Генерал был в скверном расположении духа.

– Слышал, голубчик, что в России-матушке то делается? Это же надо… Революция… Государь Император от престола отрёкся, и вся власть перешла к какому-то Временному революционному правительству, язви его в душу… Совсем, народ ополоумел, Господи! – огорошил он меня с порога.

– Виноват, Ваше превосходительство, не знал! Разрешите, однако, доложить по существу о результатах моего расследования, – тем не менее, гнул я свою линию.

– Ну, что Вы за человек такой, штабс-капитан? Мир рушится, а Вы всё про свой сыск… Ну, ладно, докладывайте, – недовольно поморщился Лохвикий.

Я постарался, как можно лаконичней и конкретней, довести до него всю собранную мной информацию по «Делу о газовой атаке» и моих подозрениях о причастности к