Цветочная сеть - Лиза Си

книжках и паспорте, а также о недавнем визите к доктору Ду. Иногда Цзай переключал внимание на Дэвида, наблюдая за его реакцией. Хулань предупредили, что «большеносый» не должен видеть ничего неприятного. Выпотрошенный труп и кишки, раскиданные по всей комнате, явно нарушали это предписание.

— Мы просто шли туда, куда вела нас предоставленная информация, — объяснила Хулань. Она рассказала об их интервью с послом Уотсоном и Гуан Минъюнем. Когда она упомянула, что Гуан Минъюнь и ее отец, возможно, находились в одном и том же лагере в провинции Сычуань, Цзай не слишком-то удивился.

— Да, ваш отец и Гуан Минъюнь отбывали срок вместе. Знаете, меня тоже отправили туда. Конечно, к тому времени они уже вышли на свободу.

Дэвиду показалось, что Хулань смутило последнее замечание.

— Мы знаем, что жизни этих юношей тесно переплетались, поторопилась сменить тему Хулань. — Цао Хуа был моей последней надеждой. Если мы хотим добыть больше информации, придется прибегнуть к альтернативным методам.

— Но красные принцы к подобному не привыкли, — заметил Цзай.

— Я в курсе, поэтому мы и пришли к вам. Министерство хочет, чтобы мы вернулись и допросили гаогань цзыди? Или нам следует снова обратиться к американскому послу??

— Давайте подумаем про деньги, — предложил Цзай. Он повернулся к Дэвиду: — Финансовые преступления — новое явление в Китае, поэтому мы не всегда оперативно их обнаруживаем. Мы можем связаться с Банком Китая, который является основным коммерческим банком нашей страны. Уверен, что чиновники охотно согласятся сотрудничать и предоставят подробную информацию по этим двум счетам.

Во второй раз за сегодня Дэвид спросил:

— Вам не нужен ордер?

— Банк принадлежит государству, — отмахнулся Цзай. — Мы имеем право получить любую информацию.

— Кроме того, в Китае не бывает ордеров на обыск, — добавила Хулань.

— Но меня беспокоит не то, что мы найдем во внутренних счетах, — продолжил Цзай, — а то, куда уходили деньги, когда покидали нашу страну. Может, парни играли с обменными курсами?

— Для этого им бы потребовались связи в банке, — скептически заметила Хулань.

— Вы правы. Вряд ли дело в этом. Слишком много надзирающих органов, слишком много официальных печатей потребуется получить. Долгая история.

— Подобная коррупция карается смертной казнью, — напомнила Хулань.

— Вряд ли правонарушители боятся последствий. Это меня и беспокоит.

— Но почему?

— Почему?! — В голосе начальника отдела прозвучало явное удивление. — Здесь замешаны большие прибыли. Чьи, мы пока не знаем. Но у нас уже три убийства, инспектор. Проблема не в том, кого допрашивать следующим, а в том, стоит ли вообще продолжать. Убийства ужасные, но вы сделали все, что в ваших силах. Что касается Старка — он юрист, а не следователь. Он приехал в Китай помочь нам и помог. Наверное, нужно принять тот факт, что убийца слишком умен для нас. Он, возможно, член триад, слишком изощренный и скользкий, чтобы нам удалось его поймать.

— Я притащился в такую даль не для того, чтобы сдаться, — перебил Дэвид.

— Убийца оказал любезность, оставив вам с инспектором Лю предупреждение. Думаю, в следующий раз предупреждений не будет.

— Вы правы. Я просто юрист, а не профессиональный следователь. У меня нет иммунитета к ужасу смерти. Но я точно знаю, что, отступая, вы совершаете ошибку.

Цзай подумал немного, а потом спросил:

— И как бы вы поступили, мистер Старк?

— Судя по отметкам в паспортах, Цао и Гуан регулярно наведывались в Лос-Анджелес. А еще нам известно, что они хранили там большие суммы денег. Я хочу знать почему, а еще хочу знать, как во всем этом замешан Билли. Думаю, если мы пойдем по следу денег, это прояснит жизнь и смерть всех трех жертв.

— Идти по следу денег… — задумчиво протянул Цзай, а потом добавил: — Да, вы правы. Именно это и нужно предпринять.

— Тогда придется ехать в Калифорнию, — заметила Хулань.

— Да, но вам не стоит беспокоиться. — Он встал. — Нужно обсудить этот вопрос с вашим отцом.

Дэвид удивился, когда выяснилось, о ком идет речь. Но даже теперь, когда прояснились родственные связи, в беседе замминистра Лю и Хулань ничто — ни слова, ни эмоции — не указывало на их близость. Пока Хулань и Цзай излагали подробности дела, усталый замминистра просто слушал, курил и делал короткие заметки. Когда они закончили отчет, в кабинете воцарилась тишина. Дым от сигареты «Мальборо» клубился вокруг лица замминистра Лю. Отец Хулань постукивал карандашом по блокноту. Наконец он коротко бросил:

— Можете идти.

— Мы просим замминистра принять информацию к рассмотрению, — сказал Цзай, и Дэвид уловил мольбу в его голосе.

— Я согласен отпустить ее в Америку. Полагаюсь на вас, начальник Цзай. Пожалуйста, организуйте поездку как можно скорее. Чем быстрее мы раскроем дело, тем лучше для обеих стран.

В тот же вечер, когда Лю Хулань вернулась в хутун, она немедленно отправилась к председателю месткома Чжан Цзюньин и сообщила своей старинной подруге и наперснице, что уедет на несколько дней, но старуха уже была в курсе и даже вызвалась забрать скоропортящиеся продукты из дома Хулань.

— Выбрасывать еду, — прокудахтала старуха, когда Хулань вручила ей мешок фруктов и овощей, — все равно что глумиться над кровью и потом крестьян. — Хулань проводила Чжан Цзюньин до ворот, и та на прощанье крепко сжала ей руку. Глаза пожилой женщины наполнились слезами. — Я всегда жила бок о бок с твоей семьей. Да, много чего случилось в прошлом, не буду отрицать, но я всегда уважала род Лю.

— Не беспокойтесь, — сказала Хулань. — Я вернусь.

— До Нового года?

— Обещаю!

Хулань наблюдала, как старуха, одетая в «маоцзэдуновку»[44] цвета зеленого гороха, проковыляла по переулку и скрылась из виду. Хулань вернулась в дом. До первых ритуалов Праздника весны оставались считаные дни. Хулань провела несколько минут возле специального алтаря, чтобы почтить память предков. Она разложила несколько мандаринов на блюдце, воткнула ароматические палочки в бронзовый горшок с песком, затем расставила вокруг несколько фотографий в рамках и портретные миниатюры давно почивших родственников. Затем она заварила чай и начала собирать вещи. Впервые за многие годы она позволила себе испытывать глубокое сожаление, даже горе. Если бы только был способ обратить