Джеймс - Персиваль Эверетт

– Перелезай на канат! – крикнул я.

Стало легче, и я догадался, что Норман – хотя бы частично – повис на канате. Вскарабкаться по нему он догадался и без моих понуканий. Страх гнал его прочь от воды, на палубу, при этом Норман наступил на мое плечо и голову. Лезть было невысоко, но подъем отвесный; ряды веревок послужили опорой для наших ног. Я полз следом за Норманом и, как мог, подталкивал его вверх. Оглянувшись, я увидел, что колесо парохода измололо наш ялик в щепу. Норман, наверное, тоже это заметил, поскольку рванул прочь от меня, на палубу. Я из последних сил подтянулся и рухнул рядом с ним.

– Господи Иисусе, – бормотал Норман. – Господи Иисусе.

– Иисус не имеет к этому ни малейшего отношения, – сказал я. – Ни к хорошему, ни к плохому.

– Мы живы?

Я не ответил. Я сел и обвел взглядом палубу. Над нами топали люди. Потолок был низкий, не выпрямишься во весь рост. Казалось, ходят прямо по нам. Мы слышали, как пассажиры вопили – некоторые, как ни странно, весело, – заметив обломки ялика.

– Господи! – вскрикнула женщина.

– Им точно крышка! – заорал мужчина.

Вдоль борта не было ни леера, ни даже порожка. Плеск волн и шлепанье колеса сливались в пугающую мелодию.

– Нам надо спрятаться, – сказал я.

Послышались чьи-то шаги. Мы открыли деревянный люк и очутились в помещении, где лампы светили так тускло, что ничего было не разглядеть. Мы юркнули в тень и замерли. Шум двигателя оглушал. Если к нам кто-то подойдет, мы даже и не услышим. Мне под ногти забилась смола, было ужасно больно.

Глава 8

– Енто кто тута? – крикнул кто-то, заглушая рев двигателя. Вокруг все шипело, лязгало. – Енто кто еще тута? – Жилистый чернокожий перешагнул через трубы и уставился на меня. – Чево ты здесь делашь, малый? – В руке у него была свеча в под- свечнике.

Я не знал, есть ли поблизости белые, а потому ответил:

– Прячуся.

Норман был у меня за спиной, за столбом.

– Тебе здеся не место.

– Сам знаю.

Пришедший чуть приподнял свечу и вдруг увидал Нормана.

– Извиняюся, сэр. Я ить не видал, что вы тута.

Норман хотел было его успокоить, но я еле заметно качнул головой.

– Мой масса привел меня сюды, чтобы связать, – пояснил я.

Чернокожему показалось странным, что я вообще разговариваю, – он так и сказал:

– А чево енто ты болтаешь?

– Не смей так разговаривать с моим рабом, – вмешался Норман.

– Извиняюся, сэр. – Он потупился. – Я ить просто не понял, зачем вы здеся, внизу. Сюда ить никому нельзя. Ни черным, ни белым.

– Что ты сказал, малый?

– Ничаво, сэр.

– Ступай прочь, не мешай мне разговаривать с моим рабом.

Чернокожий поплелся прочь и скрылся за двигателем. Мы проводили его взглядом.

– Оттуда он нас не услышит, – сказал я.

– Зачем? Зачем мне перед ним притворяться белым?

– Мы же не знаем, можно ли ему доверять.

– Но он раб.

– И что? – спросил я. – Некоторые рабы ничуть не против быть рабами. Я это недавно понял. Вдруг он тоже такой?

Норман посмотрел туда, где скрылся чернокожий.

– Я не вижу его.

– Что, если он расскажет? Ему незачем знать, что я беглый. Что мы беглые. Что тогда с нами будет?

– Ты прав. Мы так и останемся здесь?

– Может, тебе удастся подняться на палубу и раздобыть еды?

– Посмотри на меня.

Даже в тусклом свете я разглядел, до чего он растрепанный. Одежда не только мокрая, но и вся в смоле. Глядя на Нормана в таком виде, я с новой силой осознал, как много значит цвет кожи. Его оказалось достаточно, чтобы запутать раба из машинного отделения и принудить к повиновению. Норман выглядел как самый бедный и жалкий из белых, но все равно внушал страх и уважение. А вот с белыми наверху этот номер не пройдет – они, может, и не догадаются, что он черный, но уж точно сочтут его хуже себя, очень бедным белым.

Снова явился тот раб, что уже подходил к нам.

– Я извиняюся, сэр, но вам тута нельзя. Вы на меня беду навлекете, – сказал он.

Я шепнул Норману:

– Спроси его, где хранится багаж.

– Эй, малый, где хранится багаж?

– Чево?

– Не чевокай мне тут, черномазый. Ты меня слышал, – отрезал Норман.

Раб посмотрел на Нормана, на его одежду. Он явно был в недоумении.

– Багаж, малый.

– А вот тамотка, в носовом трюме. – Раб примолк. – Сэр, у меня две работы. Мне надобно следить, чтобы огонь горел и вот ентот котел кипел, и еще чтобы здеся никого не было.

– Так иди и кидай уголь, – рявкнул Норман так властно, что я удивился и восхитился.

– Ежели мистер Кори придет и увидит вас тута, он мене самого сунет в огонь. Может, и вас. – Раб смерил меня взглядом. – А тебя так особенно.

– Так не говори ему ничего. Ну, ступай!

Раб поспешно ушел.

– А неплохо, – похвалил я Нормана. – Правдоподобно.

– Терпеть этого не могу, – признался он.

– Понимаю. – Я подтолкнул его вперед. – Пойдем поищем тебе костюм. Все лучше твоих обносков.

Носовой трюм оказался открытым отсеком в передней части судна. Багаж здесь не хранился, а скорее валялся, покрытый угольной сажей от пароходной топки. Мы разглядели только край этой груды, поскольку единственный свет в помещении шел от светильников, оставшихся далеко позади нас.

– То есть мы вот так возьмем и залезем в чужой сундук? – спросил Норман.

– Не залезем, а залезешь. Если тот раб увидит меня за этим занятием, мигом побежит доносить, – сказал я.

Норман принялся открывать сундук за сундуком. У некоторых подцеплял крышку моим ножом.

– Тут всё женские вещи, – сказал он.

Я караулил: вдруг покажется кочегар или еще кто-нибудь.

– Ищи дальше, – сказал я. – Обязательно что-то найдешь.

Чуть погодя Норман вздохнул с облегчением.

– Я кое-что нашел.

– Одевайся.

Я отошел от него и стал смотреть, как чернокожий бросает уголь в топку. В оранжево-красном свете раб казался диковинным существом – если не демоном, так, значит, его подручным. Работал он с улыбкой.

Я вернулся к Норману; вид у него был диковинней, чем даже у кочегара. Норман нашел костюм какого-то коротышки. Толстяка с неестественно длинными руками. Штаны едва прикрывали ему колени. Пальцев не было видно из-под рукавов сюртука. Норман закатал рукава, что-то бормоча себе под нос.

– Чего ты? – спросил я.

– Что, если тот, наверху, узнает свою одежду?

– Бог?

– Да не “Тот наверху”, а хозяин этих вещей. – Норман покачал головой