Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции - Колин Джонс

Однако даже если популярность Анрио и идет на спад, то уважение к возглавляемому им учреждению сохраняется. В целом парижане гордятся своей причастностью к силе, которая за такой короткий срок добилась таких достижений. Есть, правда, недовольство по поводу дежурств, на которые обычно приходится тратить один-два дня в месяц, не считая особых случаев, как, например, праздник Бара и Виала. «Караульную службу несут все, – отмечает Мерсье, – глупые и мудрые, глухие и чуткие»[440]. Да, действительно, в каждом батальоне есть небольшое число штатных подменщиков. Но даже и так парижская НГ остается одним из самых демократичных институтов Республики.

Жизнеспособность и демократический дух парижской НГ контрастируют с нынешним состоянием многих других муниципальных и секционных институтов. За последние месяцы КОС всерьез взялся за то, чтобы движение санкюлотов утратило значительную часть своей энергии и самостоятельности. Правительство, несомненно, оценило ту поддержку, которую секции оказали в момент перехода к Революционному правительству в 1793 году; но оно не хочет, чтобы секции вели себя, по выражению Колло д’Эрбуа, как «маленькая республика каждой секции»[441]. Политические клубы умерли или находятся под надзором Якобинского клуба. Секционные комитеты в результате чисток подверглись политической фильтрации, и многие из них погрязли во фракционности. Всеобщие собрания лишились былой значимости: собирать их разрешено только два раза в неделю, на них все реже проводятся выборы, так как повсеместной стала практика назначения через КОС, и, похоже, зачастую в них верховодят небольшие группы местных активистов, причем некоторые из них под красными колпаками и идеологическими заявлениями скрывают свои личные интересы и внимательно следят за тем, не скажет ли кто-нибудь что-то такое, что выбивается из общего фона. Коммуна оказалась фактически уничтожена как независимая сила и поставлена под жесткий контроль комитетов правительства.

Очевидно, что состоящее из санкюлотов ядро народного движения страдает от действий Революционного правительства, старающегося ограничить его возможности. Однако с общественным мнением города так просто не расправиться. Разговоры в очередях, барах, публичных местах продолжаются – и полицейские шпионы фиксируют их. Более того, несмотря на цензурный надзор, и в прессе, и в театре вспыхивают дерзкие искры живой жизни. И то, что на гауптвахтах НГ, в близлежащих барах и на плацу по-прежнему ведутся свободные разговоры и споры, – это очень важно. Причем компании собираются, как правило, по территориальному принципу, а значит, воспроизводят соседские дружеские и приятельские отношения[442]: это укрепляет солидарность. Закон о подозреваемых работает против открытой критики власти. Однако у платных шпионов нет доступа в гауптвахты НГ. Нет его и у секционных активистов, и у государственных чиновников, имеющих право на освобождение от караульной службы. Национальная гвардия в значительной степени сохранила свою роль площадки для дискуссий и дебатов в городе, который все больше страдает от дисциплинарного и контролирующего притеснения центрального правительства.

10:00

РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ТРИБУНАЛ, ДВОРЕЦ ПРАВОСУДИЯ, ОСТРОВ СИТЕ (СЕКЦИЯ РЕВОЛЮЦИИ)

Общественный обвинитель Революционного трибунала Антуан-Кантен Фукье-Тенвиль[443] ожидал 9 термидора с нетерпением. Не в связи с некими официальными делами, которыми ему предстоит заниматься в этот день, а просто из-за даты. По новому революционному календарю 9-е число месяца (как и 19-е и 29-е) предшествует декадному празднику. Это означает, что сегодня вечером не будет никаких дел, связанных с подготовкой к завтрашнему дню. Правительственные комитеты будут заняты празднествами в честь Бара и Виала. Завтра Фукье будет свободен. Сегодня он сможет расслабиться. Он и собирается расслабиться. Три дня назад, празднуя повышение своего коллеги, Фукье познакомился с гр. Вернем[444], который живет на острове Сен-Луи (теперь он входит в секцию Братства). Вернь пригласил его сегодня на ужин к себе домой вместе с несколькими соседями, среди которых были коллеги Фукье – заместитель председателя Трибунала Пьер-Андре Коффиналь и присяжный заседатель (а также башмачник) Шарль-Юан Дебуассо. Коффиналь и Фукье уже поплатились за ту недобрую славу, которая идет о них в Париже: около месяца назад, гуляя поздно вечером в Пале-Рояль, они подверглись вопиющему нападению со стороны патруля НГ[445], который сделал вид, будто не узнал их. В караульном помещении один из солдат схватил Фукье за горло и принялся сильно трясти его, а в это время другие караульные смеялись над его страданиями. Таким образом, провести вечер за ужином в частной резиденции Верня будет, пожалуй, безопаснее. Встреча запланирована после полудня; Фукье может быть уверен, что к этому времени ответственно выполнит свой долг, отправив на гильотину несколько повозок с теми, кто сейчас дрожит на скамье подсудимых. Сейчас он с боем часов готовится войти в главный зал суда[446] Дворца правосудия на острове Сите.

Если Фукье предвкушает отдых после сегодняшних дел, то у председателя Трибунала Рене-Франсуа Дюма на уме кое-что другое. Вчера вечером в Якобинском клубе он громче всех поддерживал Робеспьера, осыпая обидными колкостями и угрозами его врагов, Бийо-Варенна и Колло д’Эрбуа, когда те, униженные и разгневанные[447], выходили из клуба. Дюма надеется, что сегодня утром в Конвенте Робеспьер предпримет атаку против этих и других врагов народа. Чистка правительственных комитетов и Конвента обеспечит Трибунал множеством новых жертв, и уж там за Дюма дело не станет.

Дюма всерьез рассчитывает на то, что сегодня Робеспьер проявит решительность, и для этого есть еще одна причина: магистрат опасается, что под угрозой может оказаться его собственная жизнь. Жестокая и садистская манера вести суд и выносить приговоры снискала ему, как и Фукье, дурную славу в Париже[448]. Он не может рассчитывать на безопасность на улице, если кто-то захочет причинить ему вред или отомстить за приговор, вынесенный другу или члену семьи. На столе в Трибунале у него лежат два заряженных пистолета. Дома, на улице Сены (секция Единства), он сначала оценивает посетителей через глазок – не замышляют ли те что-либо недоброе.

Кроме того, до Дюма дошли слухи, будто несколько дней назад политические противники из его родного департамента Юра[449] дали против него показания в КОБ. По их версии, Дюма потворствовал эмиграции своего брата. Братья погрязли в коррупции еще до революции. И Дюма в Трибунале брал взятки у обвиняемых в обмен на свободу. В Якобинском клубе Дюма ведет борьбу с врагами, внедрившимися в бюрократический аппарат КОБ. Но он серьезно рискует оказаться разоблаченным как подозреваемый в контрреволюционной деятельности. Он не уверен, что его отношения с Робеспьером дают ему политический иммунитет. Все висит на волоске, время поджимает. Если Робеспьер найдет в себе силы действовать против врагов Дюма в КОБ решительно, для него лично это будет настоящей благодатью.

Что до Фукье, то он не мог не радоваться всем этим рассказам о злоупотреблениях Дюма – ведь никакой любви между ними не было[450]. Они очень непохожи друг на друга даже чисто внешне. Огненно-рыжий, румяный Дюма разительно отличается от Фукье с его темными волосами, бледной кожей и бегающими глазками. Несколько месяцев назад Фукье пришлось отбиваться от Дюма, пытавшегося сместить его с поста прокурора, и его раздражает то, как нахально его соперник общается с Робеспьером[451], вероятно чересчур восприимчивым к его завистливым нашептываниям. Однако у Дюма и Фукье больше общего, чем сами они могут признать. Оба – властные, неуступчивые люди[452], привыкшие добиваться своего и не желающие мириться с неэффективностью и нерасторопностью подчиненных им чиновников. Фукье хвастается, что отправил одного из своих клерков на гильотину только pour encourager les autres – чтобы подбодрить остальных. Дюма криком затыкает глотки всем в зале суда и относится к другим судьям с презрением.

По иронии судьбы, кабинет Дюма[453] во Дворце правосудия выходит окнами на квартиру семейства Фукье. Чаще всего, когда поздно вечером Дюма после работы направляется домой, Фукье, вместо того чтобы возвращаться в квартиру к жене и детям, укладывается на матрас в своем кабинете – лишь бы не наткнуться на Дюма. Он часто обедает в «Кафе де Сюбзистанс»[454] – буфете, расположенном на территории судебного комплекса,