Шелковый Путь - Колин Фалконер

Поющие пески вернулись, на этот раз звук был очень похож на голоса, высокие, как григорианское пение в церкви. Он мог понять, как человека может потянуть за ним.

— Разве ты не жаждешь вернуться к своим? — спросила она.

— Часть меня не хочет, чтобы это путешествие заканчивалось.

— Все путешествия заканчиваются. Лишь ветер и воды никогда не меняются. — Она вздохнула. — Говорят, песок сюда каждый день надувает ветер, но озеро никогда не наполняется и никогда не меняет своей формы. Ты мечтаешь о своей победе над сарацинами; в Каракоруме другие люди мечтают стать Ханом ханов. Но дни идут, ветер дует, люди умирают, империи рушатся. А озеро все здесь, такое же, каким было всегда, как пустыня, степи, горы. Ветер скользит по его поверхности, и песок шепчет. И все люди забыты.

— Значит, мы глупцы, если не ловим каждый дарованный нам миг.

Она стояла у кромки озера, силуэт ее вырисовывался на фоне луны. «Сколько тебе лет? — гадал он. — Восемнадцать зим, двадцать? В тебе дерзость марсельской шлюхи, высокомерие королевы и ум философа. Я никогда не знал такой женщины, как ты. Интересно, каково твое тело и какие страсти ты приберегла для своего мужа? Интересно, смогу ли я потерять себя в тебе, сможешь ли ты стать тем сердцем, где все мои страсти наконец обретут покой?»

— Почему ты так на меня смотришь? — внезапно сказала она.

— Я думал о том, как ты прекрасна.

По правде, он не мог разглядеть ее в темноте. Ее красота хранилась в его памяти: ее экзотические миндалевидные глаза; выбившаяся на ветру прядь иссиня-черных волос; ее кожа, обожженная ветром до бронзы.

— Ты ухаживаешь за мной?

— Если бы мог.

— Потому что считаешь меня красивой? Но что красота дает женщине? Она меняет свою свободу на юрту мужа и выводок детей. Жеребец покрывает свою кобылу и удовлетворен. Он по-прежнему свободен. А прекрасная кобыла оказывается в плену у своего потомства. Я не понимаю, почему та прелесть, что ты видишь во мне, — такой уж чудесный дар.

— Если женщине не суждено быть женой, зачем Бог дал ей молоко?

Хутулун подошла ближе. На один безумный миг он подумал, что эта экзотическая тварь вот-вот его поцелует.

— Если бы только у меня был мой кнут, — прошептала она.

— И что бы ты с ним сделала? Избила бы меня? Или испытала бы для своего мужа?

— Ты бы упал в пыль после трех ударов, — сказала она и, повернувшись на каблуках, оставила его наедине с манящим зовом песков.

***

LIX

Дни, недели; бесформенные, бесконечные, однообразие путешествия нарушалось лишь почти незаметными изменениями поверхности пустыни и капризами погоды. Одно утро начиналось теплым и синим, но к полудню небо затягивалось свинцовыми тучами, и ветры превращали горизонт в непроницаемую желтую дымку. Буря длилась час. К вечеру небо прояснилось, и пустыня снова превратилась в печь.

На следующее утро они проснулись с инеем на бородах.

Плоские камни гэби сменились песком, который тек, как волны в большом море, и менял форму на ветру прямо у них на глазах. Дюны простирались, насколько хватало глаз, некоторые — высотой со стены Антиохии.

Не было ни птиц, ни ящериц, ни кустарников. Путь вперед теперь отмечали лишь редкие комья крошащегося аргола да кости давно умерших животных, выбеленные под неумолимым солнцем.

Они провели две недели в этой воющей пустыне, которую Одноглазый называл Кладовой Ветров. Она хлестала их день за днем, пейзаж постоянно смещался и менялся. Когда они разбивали лагерь на ночь, Одноглазый привязывал стрелу к длинной палке и втыкал ее в песок, чтобы указать направление на следующее утро. Затем они сбивались в кучу под холодными звездами, слушая шелест песка, а по утрам, просыпаясь, обнаруживали, что все вокруг совершенно изменилось, и если бы не хитрости их погонщика, они бы безнадежно заблудились.

Однажды они наткнулись на руины большого города. Жоссеран шел рядом со своим верблюдом, Одноглазый — впереди, во главе вереницы, Хутулун — позади.

Когда они достигли гребня еще одной большой дюны, погонщик остановился как вкопанный. Внизу лежал лес, вернее, то, что от него осталось: скрюченные пальцы окаменевших стволов тянулись из земли, как пальцы полузасыпанного трупа. За ними из песка выступали крыши древнего города. В некоторых местах Жоссеран мог различить очертания улиц и переулков, в других — лишь бесформенные груды щебня.

— Что это за место? — спросил Жоссеран.

— Я не знаю его названия, — ответил Одноглазый, понизив голос до шепота, — возможно, это Золотой город из легенды.

— Какой золотой город?

— Есть история о великом царе, который построил свою столицу здесь, в Кладовой Ветров. Город обладал сказочными богатствами, ибо это место тогда не было пустыней, здесь был оазис, даже больше, чем Гаочан или Аксу. Слухи о богатствах этого владыки разнеслись далеко, и из степей пришло племя, чтобы напасть на него. Осадив город, вождь племени послал гонца к царю, сказав, что если тот даст ему десять сундуков золота, он уйдет с миром. Но старый царь отказался. Каждый день вождь посылал гонца к стенам со своим предложением, но царь всегда отсылал его с дерзкими словами. После долгой осады город пал, и царя взяли в плен и привели к вождю. Тот снова сделал то же предложение: десять сундуков золота, и он сохранит царю жизнь и оставит город и всех людей в покое. Но царь по-прежнему отказывался. Видишь ли, царь любил сокровища больше собственной жизни.

— Что с ним случилось?

— Вождь сказал ему, что если он так любит свое золото, то пусть оно будет с ним всегда, даже в смерти. И он приказал казнить его, влив ему в уши и глаза расплавленное золото.

Жоссеран содрогнулся.

— А его город?

— Воины вождя разграбили его, но не нашли золота, которое, как они верили, было там спрятано. Поэтому, прежде чем вернуться на север, они отравили все колодцы. Без пресной воды люди умерли, урожай засох, город разрушился и был забыт. Но легенда гласит, что золото все еще здесь, где-то спрятано под песком.

— Похоже на байку, что менестрели рассказывают у костра.

— Возможно, ты и прав, — ответил Одноглазый и пожал плечами.

Жоссеран смотрел, как ветер поднимает с дюн легкие струйки песка и с шепотом проносит их сквозь рушащиеся стены. Он вспомнил, что сказала Хутулун в ту