Мара, дочь Нила - Элоиз Джарвис Мак-Гроу

что не заметил бы мимолетного взгляда, который она бросила в переулок, откуда спешил ученик пекаря, удерживая на голове огромную плоскую корзину с хлебом и отмахиваясь от ворон пальмовой ветвью.

С лукавой усмешкой Шефту продолжал наблюдать. Он не удивился, когда девушка с самым невинным видом шагнула на улицу ровно в тот миг, когда из-за угла лавки выскочил ученик пекаря. Раздался крик, последовало неизбежное резкое столкновение, и хлеб, корзина и пальмовый лист разлетелись во все стороны.

Девушка тут же изобразила раскаяние. Она металась туда-сюда, подбирая и отряхивая хлебы, успокаивая ученика улыбками и сочувствием, отчего хмурое лицо парня расплылось в самодовольной ухмылке. Лишь Шефту, сотрясаясь от беззвучного смеха, заметил, как добрая полдюжина медовых лепешек очутилась у нее за поясом, а не в корзине. Его веселье еще возросло, когда она, болтая с пекарем, как ни в чем не бывало принялась грызть одну из лепешек прямо у него под носом; и перешло все границы, когда она, вынув из-за пояса еще одну, мило предложила ее ослепленному юнцу и неспешно удалилась прочь по улице, оставив его позади — раскрасневшегося и счастливо разинувшего рот.

«Клянусь Амоном! — подумал Шефту, едва не задыхаясь от смеха. — Ну и плутовка! Такой искусной чертовщины я еще не видел! Что за девушка!»

Внезапно он застыл, и образ девушки исчез из его мыслей, словно его и не было. Там, на другой стороне площади, нубиец в красном головном уборе опускал глиняный кувшин в общественный колодец.

Шефту напряженно ждал, пока кувшин опустился раз, другой, и, после паузы, в третий раз. Это был знак. С долгим вздохом облегчения он наконец вышел из своего тенистого угла. Нубиец взвалил кувшин на плечо и ушел; Шефту, незаметно смешавшись с толпой, последовал за ним в том же направлении, не упуская из виду красный головной убор.

Выйдя с рыночной площади, чернокожий проводник быстро зашагал по лабиринту переулков и улочек. Шефту следовал за ним на почтительном расстоянии. Вскоре проводник резко скрылся в дверном проеме.

По улице навстречу Шефту шел носильщик; сзади слышались другие шаги и брань. Не меняя неспешного шага, он миновал дверной проем, даже не взглянув на него, и пошел дальше, пока носильщик не скрылся за углом, а спорщики не поравнялись с ним. Он небрежно взглянул на них, когда они проходили мимо, и с удивлением узнал ту самую девушку, чьи выходки так позабавили его на площади. Ее грубо тащил хмурый мужчина с жестоким лицом, в золотых наручах, по виду — человек не из последних. Говорил в основном он — бормотал себе под нос проклятия, время от времени взрываясь гневной бранью и снова дергая девушку за руку. Она иногда отвечала протестом или шептала что-то на вавилонском, но по большей части сносила оскорбления покорно — или так показалось Шефту, пока она не метнула взгляд в его сторону, и он не увидел ее глаза, сверкавшие, словно синие самоцветы, на ее загорелом лице. В них не было ни покорности, ни тени страха — только ярость. И тут Шефту с внезапным потрясением понял: она рабыня. Должно быть, так, иначе, при всей своей ярости, она бы открыто восстала против этого человека, который, очевидно, был ее хозяином. Теперь противоречия в ее облике больше не казались загадкой. Вероятно, она была знатного рода, но ее украли в детстве, продавали и перепродавали, пока не осталось никого, кто мог бы знать, кем она была когда-то.

Когда они скрылись в переулке, Шефту, подавленный и удрученный, повернул обратно к дверному проему. Жестокий и уродливый мир, где такая девушка может быть рабыней.

Он был так поглощен этой мыслью, что лишь по привычке скрыл лицо от еще одной фигуры, появившейся в этот миг на улице, — это был человек, закутанный по самые уши в шерстяной плащ, хотя стоял теплый полдень. Он зашагал в том же направлении, куда ушли девушка и ее хозяин, и, как и они, свернул за угол.

Мимо прошла Судьба, но Шефту не мог этого знать. Он знал лишь, что улица опустела, и быстро направился к дверному проему, в котором исчез нубиец.

* * *

Двумя улицами дальше девушка и ее хозяин подходили к дому.

— Козел! Варвар! Свинопас! — шипела Мара себе под нос на вавилонском. Она бы с куда большим удовольствием бранилась на египетском — его тяжелые гортанные звуки идеально подходили для ругательств. Но она была слишком умна, чтобы позволить себе такую роскошь в этот момент. Пока хозяин мертвой хваткой держал ее за руку, а другой тянулся к палке, она ограничилась языком, которого он не знал. Но и это приносило удовлетворение, ведь она знала: Зашу бесит напоминание о том, что его рабыня образованнее его самого.

— Сын трех свиней! Невежда! — выплюнула она.

— Прекрати это бормотание! — взревел он. Они вошли во внутренний двор его дома, и он так швырнул ее, что она, пошатнувшись, пролетела через весь двор и больно рухнула на широкие каменные ступени.

— Крокодил! — добавила она.

— Прекрати, я сказал! — Заша уже вытащил палку из-за пояса. — Хай! Несчастный день, когда я купил тебя, мерзавка! Сестра змеи, вечно увиливаешь от работы, чтобы творить пакости на площади! Что ты украла сегодня? А? Что?

— Хлеб, — ответила Мара. — Кормите своих рабов как людей, а не как собак, и они не будут воровать.

— Молчать! — взревел Заша. Он пересек двор, и палка свистнула по ее голым плечам. — Придержи-ка язык, девчонка, не то я его вырву! Ну, что еще? Хлеб и что еще?

— Больше ничего!

Палка снова свистнула в воздухе.

— Правду! — потребовал Заша.

— Это и есть правда! Я взяла всего лишь пару лепешек у жирного пекаря, у которого их было больше, чем нужно.

— Тьфу, врешь! — Заша снова занес палку, и она решила съежиться, зная, что, пока она дерзит, он будет ее бить. Когда она прижалась к колонне, он ухмыльнулся. — Что, боишься меня, значит?

Мара ничего не сказала. Палка тут же опустилась со зверской силой.

— Хай! Ты будешь меня бояться, даже если я до смерти устану тебя учить! — Внезапно он отпрянул, сглотнув. — Отвернись, отродье хефтов! Отводи глаза, я сказал!

Свободной рукой он нащупал амулет на шее, и насмешливая улыбка тронула уголки губ Мары. Она знала, что это за амулет — уаджет, маленькое эмалированное изображение Священного Ока Гора.