Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

Спортсмен Мурашов, привыкший двигаться, разминать богатырское тело, поднялся, стал расхаживать по комнате, отчего громадная тень заметалась по стенам, потолку. Жутковато это выглядело при подсветке снизу «тщедушной» керосинкой.

— Я уловил, Алеша, у тебя нотку, что не подставлен ли был белыми чекистам Шевара, как, скажем, Знаменский в красный морской генштаб? Увы, нет. Тот талантливый негодяй взялся служить Дзержинскому на совесть, ежели таковая может иметься у изменника. И к монархистам полез бесподобно наглым образом. Он обратился к знаменитому доктору Бадмаеву, принимавшемуся при Диорр*, заявил, что служит в ЧеКе, но является контрой. Для того чтобы ему монархисты-германофилы Бадмаева поверили, с Гороховой выпустили швейцарского подданного Когена, арестованного за спекуляцию золотом. Тот стал делать вид, что готов выделить через Шевару бадмаевцам 25 тысяч рублей для их помощи немцам в свержении большевиков, пока ЧеКа не взяла эту нелегальную организацию. Еще одним достижением Шевары стало предательство господина Кусьмер-ского — поставщика оружия финским белым.

— Если не ошибаюсь, Кусьмерский был коллегой Шевары с дореволюционных времен, — вспоминал Алексей рассказы Орловского.

— Так точно. Поэтому он поверил провокатору Шеваре и взял его в помощники. Шевара отдал под наблюдение чекистских филеров всех членов группы Кусьмерского, потом их арестовали.

Слушая историю о переходе на сторону советских бывшего патриота Империи, Алексей удивлялся. Только что оказавшись в борьбе с Советами, он не имел опыта видеть такое своими глазами или узнать о предательстве кого-то из близких. Оба вновь обретенных после революции однополчанина — Морев и Мурашов — несокрушимо отстаивали старую Россию, Белое Дело, и Буравлеву страстно хотелось, чтобы не было исключений. А если они происходили, то, был уверен поручик, Божья кара неотвратима.

Поэтому он спросил с особенным отвращением:

— Отчего же с этим господином расправились его новые друзья?

— Обычная история, — словно вторя его мыслям, ответил Костя. — Я ее хорошо знаю, потому что тут фигурируют революционные морячки. Для отлова контрабандистов и других операций Шеваре дали отряд матросни под командой некоего Полякова. Они пьянствовали и устраивали незаконные реквизиции. Шевара стал возмущаться, матросики немедленно решили его убрать. Я даже приблизительно помню текст телеграммы Полякова Дзержинскому, уже переехавшему в Москву. Ее копию с Гороховой выдали наши люди вместе с другими текущими документами. Что-то в таком роде: «Шевара нас продал, факты налицо, жду экстренного разрешения принять самые суровые крайние меры. Он желает меня убить».

Рассмеялся Буравлев от артистического представления этого Костей. Тот при декламации текста рванул рубаху на груди, перекосил лицо. И оттого, что нависала «ступня» его подбородка, придурочно закатились под густые брови глаза, гримаса вышла внушительная. Летучая мышь тени на стене, отпечатавшая приподнявшуюся громаду плечей поручика, довершила страшненький образ товарища Полякова, приговаривающего на манер старорежимного недобитка-начальника.

— Сработало воззвание к железному Феликсу? — спросил Буравлев.

Костя махнул рукой:

— Да они ответа и ждать не стали. В два дня сами матросики провели «ускоренное» следствие по проискам товарища Шевары и ликвидировали его якобы при попытке к бегству. Так ненавидели чистоплюя и озверели, что добивали того раненным в упор в голову сорока винтовочными выстрелами. Представь, что от шеваровской умной башки осталось. Через месяц из-за безобразий этот отряд расформировали и запретили назначать его матросов разведчиками. Тем не менее, сам Поляков не только избежал наказания за произвол и анархию, но и пошел на повышение в ВЧК.

По коридору за дверью кто-то из пролетарских соседей шел по направлению к здешнему, теперь общему туалету. Оступился в темноте, ударился обо что-то, грязно выругался.

Когда эти звуки стихли, Алексей, попавший в офицерское училище после того, как бросил учиться в университете, с сердцем произнес:

— А помнишь, как вдохновительница этих, сволочь-интеллигенция, «ходила в народ»? Как учила его насчет обещанной еще декабристами «святой» революции и певала вот с этими в обнимку ночками темными:

На купцов, на буржуев богатых

И на злого вампира-царя!

Бей, руби их, злодеев проклятых —

Заблестит лучшей жизни заря…

Поручик Мурашов сел рядом с другом, обнял его за плечи и сказал:

— Плевать. Давай наш марш.

Они тихо-тихо завели:

Славься, лаврами покрытый,

Древний, боевой,

Славься, ныне именитый,

 Славься, полк наш родной…

В эти декабрьские дни агенты Орги Буравлев и Могель отлично справились со своими заданиями.

Сведения, полученные ими об одновременной работе в Морском генштабе капитана Знаменского и комиссара Гольгинера, подтверждали подсказку де Экьюпаре из Гельсингфорса Орловскому.

Агентурщик, размышлявший о том дома вечером перед топящейся печкой, вспомнил буквально, как сказал ему Морев: «Он просил передать… чтобы по линии этого Гольгинера вы поискали в Петрограде бывшего офицера Флота Его Императорского Величества Андрея Петровича Знаменского». «Вот как, — думал Орловский, — Знаменский «по линии» Гольгинера, а не наоборот, как должно быть, ежели агент ВНР Знаменский работает в штабе против красных и чекиста Гольгинера. В чем же дело? Поручик Мурашов представляет это так, будто Знаменский использует штабных окружающих, а по тому, что сообщил де Экьюпаре, выходит, Гольгинер сам или следит за Знаменским, или происходит еще что-то… Придется окончательно разбираться нам самим».

Он приподнялся на раскладном стульчике, открыл чугунную дверцу голландки и подбросил в огонь полешко. Печь, выходящая боками в фигурных изразцах в разные помещения, топилась из гостевой комнаты, где в подоконнике у Орловского был тайник. В нем хранились бланки документов, запасные револьверы и патроны, бомбы, фотоаппараты для пересъемки на мелкий формат карточек из личных дел советской международной агентуры в основную Картотеку резидента, спрятанную в другом месте Петрограда.

Туда же, ожидая пересылки с курьерами, резидент прятал самые последние донесения в штаб Деникина. В случае тревоги содержимое тайника можно было быстро выбросить в окно через стену в соседний двор. Думая о новой порции находящейся там папиросной бумаги со сведениями, которые он сейчас проанализировал, резидент с холодком на сердце опять вернулся к главным, наисвежайшим новостям. Их он получил на сегодняшней явочной встрече с Могелем.

Во-первых, Самуил Ефимович, заинтересовавший Ахановского мнимой партией антиквариата с яхты «Штандарт», на очередной попойке с ним узнал о подноготной начальника комиссаров и разведчиков ПетроЧеКи Целлера. Оказалось, что тот до своего возникновения в щегольской офицерской форме милиции Временного правительства был провинциальным антрепренером. В Арзамасе он прихватил театральную кассу вместе с жалованьем актеров и скрылся. То есть на более мелком и затрапезном уровне Целлер повторил аферу Ванберга-Могеля, обобравшего в Петрограде на миллионы своих заказчиков валюты.

Поэтому-то