Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

Орловский, поднимаясь с чурбака, заметил:

— Оставалась одна четверть опасности. Сколько же ее теперь?

Финн подсморкнул носом и произнес с теплотой:

— А вы шутник! Я старался немножко напугать вас, чтобы вы были ответственным. Вижу, что зря. Это хорошо, что не унываете. Как вас звать?

Резидент сказал настоящее имя:

— Виктор.

— Виктор — это уже почти победа! Нам осталась всего лишь осьмушка опасности.

Вскоре они двинулись вне дороги, утопая в снегу, к прибрежным кустам. Около них Арни сбил на затылок сползающий на глаза рысий треух, орлино огляделся. Потом он низко пригнулся и осторожно раздвинул ветви, показывая, чтобы и Орловский резко не отпускал их.

Берег надо льдом Сестры был крут, но глубоко заснежен, и перебежчики скатились вниз, взрыхляя борозды. Глухая ночь с беззвездным небом, по которому мглисто плыли тучи, была отличной для их последнего броска вперед.

Арни, успокаивая дыхание, в последний раз прислушался, огляделся и прошептал, прямо указывая рукавицей:

— Там Финляндия и свобода.

— А я сейчас вспомнил, что всего несколько дней осталось до Рождества Христова, — сказал Орловский, снял бескозырку и перекрестился.

Они быстро двинулись вперед. Черные шатры кустов противоположного берега росли и плясали в глазах Орловского. Вдруг сзади ударил выстрел!

Сразу же откликнулись другие винтовки. Бах-бах-бах! — раскатисто метнулось по реке. Пули взвизгнули над головами, ударили по голому от снега льду на середине реки. На Сестру обрушился ливень лучей прожекторов, в котором стали хорошо видны рослый в треухе, кожухе и одетый в бескозырку, шинель перебежчики.

Первым и сразили длинного Арни. Он вскрикнул, остановился, попробовал ковылять на простреленной ноге, но упал. Орловский бросился на лед рядом с ним, пригибая голову от града пуль.

— Надо идти, надо не обращать внимания и бежать, Виктор, — горячечно объяснял Арни. — Это молодые чекисты, эта сволочь плохо умеет стрелять.

Орловский закинул его руку себе за шею, помог финну подняться и обхватил его за пояс. До противоположного берега было уже меньше половины пути.

Несколько шагов Арни проскочил, опираясь на здоровую ногу, но опять споткнулся и упал, увлекая Орловского. Прожектора били в двух «циркачей», судорожно выкидывающих трюки на ледяной арене в свинцовом шквале пуль.

Резидент белой разведки сбросил бескозырку и шинель, рванул на груди тесный немецкий мундир, отчего полетели пуговицы. Он присел и затащил, взвалил себе на спину тяжеленного Арни.

— Держись, друг! — крикнул он. — До Рождества — всего несколько дней.

От пота, заливавшего глаза, от низкого наклона головы, Орловский не видел, куда именно он бежал, сгибаясь под телом товарища. Но дорога была ярко высвечена лезвиями прожекторов, и на блистающей под ногами реке были заметны фонтанчики ледяной крошки, взбиваемые пулями.

Пулю в бок его высокородие получил около финского берега. Он упал лицом вниз, Арни скатился на лед рядом с криком:

— Виктор, живой?

— Так точно, рана в боку.

Теперь Арни обнял его за плечи и рывком передвинул к берегу, закричав:

— Надо ползти. Уже совсем нет опасности! Это случайная, шальная пуля, эта неумелая сволочь не попадет с того берега. Как охотник тебе говорю… — сбился он на «ты» и стал есть пересохшим ртом снег.

Они вползли на берег, и, отдыхая, лежали в кустах в снова наступившей темноте и тишине без смолкнувших выстрелов и погасших прожекторов.

Потом их нашли солдаты финской пограничной стражи, положили на носилки и понесли через лес. Уже начинало предутренне синеть, но, когда вышли на просеку, еще ясно был виден вдали электрический фонарь станции Раиоики.

Раненых перевязали в доме седоусого финна, партнера Арни по переправке перебежчиков и контрабанды.

Хозяин налил им по хорошей порции коньяку, повторяя:

— Сначала промочите горло, потом набивайте желудок… Сначала выпейте.

Орловский поискал глазами икону, но ее не было в чухонской избе. Тогда он обратился на восток, в сторону Святой Земли, как всегда делает православный, если молится без образа. А сейчас в том направлении была и Россия.

Господин Орловский поднял стакан и сказал:

— Будем помнить их на закате и рассвете.