Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

— Хватит стенать! — гаркнул Орловский. — Что произошло в склепе?

— Заподозрил Гроб меня, — рискнул дальше врать Скорбин опытнейшему следователю. — Гляжу-с, он засомневался на мои объяснения, да цоп за револьвер… Я вынужден был сам стрелять-с. Слава Богу, по четверым попал.

— Где у Гроба револьвер был? — спросил вдруг Орловский.

Понял Скорбин, что неспроста вопрос и от него многое зависит. Да и был ли вообще револьвер у Гроба? Все это могли уже с утра доложить комиссару спецы угрозыска, выяснив при детальном осмотре склепа, где Скорбин после перестрелки не стал задерживаться.

«Ох, зря-я, — сокрушался про себя Скорбин, — зря я вскоре ушел с поганого места, обрыдлого кладбища. Надо было мне поприсутствовать при осмотре места происшествия вот на такой мудреный случай и, вроде, простяковый вопросец. Э-эх, Васёк, видать, рано ты в эдакие игры полез…

Комара-то тридцать семь попов хоронили,

 Три дня в колокола все звонили…

— почему-то пришла ему на ум песенка покойного Заступа».

— Чего задумался? — окликнул его Орловский, поглядывая через блистающие очки, которые он надевал при напряженных или ответственных моментах следствия.

— Да так-с, Бронислав Иванович, — потирая носишко, по-прежнему пряча глаза, ответил Скорбин, — ночь-то не спамши, устал. А револьвер Гроб, навроде, схватил со стола.

Не ошибся в предположениях могильщик, Орловскому с утра представили описание места происшествия и медицинское освидетельствование трупов. В документах было отмечено, что наганы были обнаружены в руках или в одежде всех попрыгунчиков, кроме Полевки и Гроба, который, очевидно, больше полагался на силу своих плошек-глаз. Другого оружия в склепе не было.

«Конечно, — рассуждал про себя Орловский, — например, револьвер, потом оказавшийся в руке бандита, прорывавшегося наверх с Нилой, мог лежать на столе при разговоре попрыгунчиков со Скорби-ным и к нему мог потянуться Гроб. Однако и это никак не вяжется с тем, что даже в притоне Косы и потом, уходя через облаву на Сухаревке, Гроб не использовал оружия».

— Ты знаешь, что Гроб мог лишь магнетическим взглядом заставить опустить револьверы даже Лубянских чекистов? — спросил Орловский.

Нечем было крыть Скорбину такое замечание, потому что перед тем, как поставить помощников в засаду, он сам их предупреждал об этом! Каждый из них мог вспомнить и указать на эти слова командира. Могильщик молчал, не поднимая глаз.

— Чего совсем завял, любезнейший? — раскатисто осведомился Орловский, почувствовав, что тот в панике. — Зачем вообще револьвер такому попрыгунчику?

— Кто его знает… — начал Скорбин, искоса глядя на начальника.

— Молчать! — крикнул Орловский. — Оружие на стол! — приказал он, выхватив кольт.

Ничего не осталось Скорбину, как медленно извлечь и отдать комиссару свой револьвер.

Тот убрал его в стол и не дал собеседнику передыху:

— Ты зачем уничтожил всю банду, стервец? Ты, гнида, выходит, главный попрыгунчик и есть!

Опешил Скорбин:

— Как это?

— А очень просто. Не Гроб, а ты был главарем банды. Гроб лишь командовал непосредственно налетами, а идейно руководил ты — опытнейший большеохтинский могильщик. Для разведки ты и проник на службу в мою комиссию, занимавшуюся сыском попрыгунчиков. Но при нашей совместной работе на Нижегородской улице в тюрьме ты понял, что раз известны уже Гроб и Полевка, недолго осталось быть на свободе всей банде. Тогда ты решил ее сам ликвидировать, чтобы замести свои сарды.

Бывший могильщик Скорбин был заслан в Центральную комиссию совсем для другой разведки, поэтому, вытаращив глаза, отвечал в недоумении:

— А чего ж мне было ее ликвидировать, раз делу-с хана?

Это как понять? — продолжал «туманить» Орловский.

— Так-с, что если хана банде, зачем мне, ее руководителю вообще на виду оставаться? Мне следы за-метать-с оченно просто: не дружков стрелять надобно, а самому — уносить подале ноги.

— То есть, при провале банды и тебе нечего уж делать у нас на Фонтанке?

— Ну да, — оживленно отвечал Скорбин, остро блестя глазами, увлекшись, забыв держать унылую мину на землистой роже, — так-с, если б я был главой той шайки. Но это полный навет, Бронислав Иванович.

Орловский поощрительно выслушал его, как бы ласково постукивая стволом своего револьвера в руке о край стола, и заметил:

— А ты очень не глуп, можешь логично мыслить, и лицо совершенно преобразилось. Зачем ты все-таки все это время валял передо мной Ванька, вернее, Васька? Ежели ты не главарь попрыгунчиков, то зачем их убрал, по чьему заданию?

— По своему-с, — сокрушенно пробормотал Скорбин, — в это поверьте, товарищ комиссар. А послала меня сюда лично товарищ Яковлева из ПетроЧеКи. Для этого Валентина Назаровна без свидетелей (даже никто из других начальников на Гороховой, то есть, Комиссаровской улице, не знает) грозила вашему начальнику утро Кирпичникову. Он, хотя и бывший сыскной, а взялся, коли надо будет, подтвердить, что нашел меня на кладбище да пригласил в вашу комиссию.

Орловский снова ободряюще покивал головой, не выпуская револьвера из руки.

— Я и вижу, ты прекрасный агент. Заподозрил я тебя лишь из-за бессмысленного расстрела попрыгунчиков. Что на это толкнуло?

Теперь Скорбин распрямился, положил ногу на ногу и отвечал как равному:

— Попал я между двух огней, товарищ комиссар, — по-прежнему так обращался он к Орловскому, и тот понял, что до его белой сердцевины все же не добрался этот, и правда, неплохой агент. — Валентина Назаровна оказала мне высшее доверие, направив наблюдать за вами, а я знакомство-то свое былое с попрыгунами ведь и от нее скрыл-с. Думал, что можно будет взять их без моего свидетельства. Ан не вышло-с, на Нижегородской в тюрьме я перед вами покаялся в знакомстве с Заступом и другими бандитами. Однако потом спохватился, что сильно сплоховал. Ну, подумал, как до Яковлевой это дой-дет-с? А она не простит, что доверенный агент скрыл о попрыгунах, какими интересуется даже Петросо-вет. Тогда и решил я их всех порешить, чтобы никто на следствии про меня не доказал.

— Да ведь я мог свидетельствовать, что ты знаком с попрыгунчиками.

Скорбин сощурился, исказив ухмылкой грушевидную, крючконосую рожу:

— Какая же вам вера, когда сама Яковлева меня к вам приставила?

— Много разведал насчет меня?

Подумал Скорбин, что может быть до конца откровенен с Орлинским, которого считал не врагом большевизма, а лишь комиссаром-либералом, значит — и человеком, способным на служебные сделки.

— На Нижегородской-то в тюрьме заметил я, как вы крупного кадета отпустили по-свойски. За одно то, что имеет он «русскую ориентацию», вы на все его контрреволюционное нутро глаза закрыли-с. Недостойно такое большевика. Но теперь я о том факте, конечно-с, умолчу. Аттестую вас Валентине Назаровне в лучшем виде. Но и вы, Бронислав Иванович, замните-с мой умысел в погибели попрыгунов. Давайте все