Город пробужденный - Богуслав Суйковский

— Абсасом? — Лабиту с трудом заставила себя сохранить спокойствие. — Абсасом осмеливается устраивать большой пир?

— Так и есть, пречистая. Но он приглашает на него всех, ну, хм… новых. Всех, кто близок к вождю.

— Хочет расположить их к себе.

— Несомненно, пречистая.

— Хорошо. Пусть наши гедешотим идут. Абсасом должен принести щедрую жертву для храма.

Жрец поклонился, но не уходил.

— Достопочтенная Элиссар вопрошает, какой день будет наиболее подходящим для принесения богине молебной жертвы.

— Если она хочет просить о чем-то для себя, то лишь завтра, — без раздумий ответила Лабиту. — Если же речь о городе, то Танит бессмертная милостиво выслушает мольбы в любой день.

— Так и отвечу, пречистая и святейшая. Еще одно. Когда прикажешь передать сокровищницу и утварь в казну города?

— Сегодня же! — порывисто бросила Лабиту. — Нельзя медлить! Мы должны подавать пример всегда и везде!

— Да будет так, пречистая. На что переложить священный Абаддир?

— Вместо резного подноса возьмешь простой солдатский щит, перевернешь его. Пусть священный камень благословит оружие, — решила Лабиту, и жрец поклонился еще ниже.

«И все-таки какая мудрая женщина. О, об этом заговорят в народе. Возрастет и пыл, и почтение к войску и оружию. Жрецы Молоха позеленеют от зависти, что не они додумались до такого».

Он уже бесшумно пятился, когда Лабиту остановила его. Она спросила тихо, не глядя:

— Ты знаешь… кого пригласил на пир Абсасом?

— Знаю, пречистая. Бывшего геронта Астарима, Клейтомаха, Баалханно, а из новых — Астарикоса, что строит машины, Кадмоса, что собирает пехоту, Эоноса, что строит корабли, а также тех, кто уже отличился доблестью в первых боях: Магарбала и Гидденема из бывших клинабаров.

— Можешь идти, — отвернувшись, бросила жрица.

Когда Биготон исчез во мраке, Лабиту еще с мгновение стояла, глядя прямо в лицо изваяния. Но это был лишь машинальный жест, ибо мысли ее были далеки от страхов и религиозного экстаза. Наконец она задула светильники, кроме двух вечно горящих, и быстрым, решительным шагом прошла в свой небольшой дворец.

— Пусть сейчас же придет гедешот Херса, — приказала она, и иеродула, что как раз зажигала светильники, замерла в изумлении.

— Сюда, пречистая? Гедешот сюда?

— Я сказала, спеши, — твердо ответила Лабиту.

И так же твердо говорила она с пришедшей, очень смущенной девушкой. Это был случай совершенно из ряда вон выходящий — чтобы верховная жрица призывала к себе презираемую гедешот-блудницу, состоявшую на службе при храме.

Лабиту разглядывала девушку пристально и не слишком дружелюбно. Высокая, стройная, видно, что следит за собой. Некрасивая, хотя глаза у нее большие и хорошо посажены.

— Разденься! — резко приказала она, и Херса, хоть и покраснела, без колебаний и сопротивления исполнила повеление.

Лабиту долго, молча смотрела на нее. Она чувствовала холодную, удушающую ярость и отнимающую рассудок ревность. У этой блудницы соблазнительное, созданное для мужской услады тело. Оно ни в чем не уступает ее собственному, телу Лабиту. А она на несколько, может, даже на десять лет моложе. Гидденем же, как все воины, как все мужчины, ценит лишь прелести юного тела, не замечая ничего иного — даже ума.

Она глубоко дышала, желая унять волнение. И заговорила лишь тогда, когда была уверена, что голос ее прозвучит как обычно, сдержанно.

— Одевайся. Ты уже умеешь танцевать?

— Умею, пречистая. Я усердно учусь.

— Я не об обрядовых танцах. А об обычных, даже разнузданных, какие танцуют на пирах?

— Умею, — тихо прошептала Херса. Этим танцам ее еще научила Атия, не жалея кнута.

— Хорошо. Слушай меня внимательно. Вы вшестером пойдете на пир к одному из знатных купцов. Вы должны танцевать, петь, а потом развлекать гостей. На этом пиру будет один из военачальников… Гидденем. Рослый, красивый мужчина. Ты должна узнать, может, у местных рабынь, который из них он. Запомни: Гидденем. И ты должна так постараться, чтобы… чтобы в эту ночь ты стала любовницей Гидденема.

«Проклятая слабость! Все-таки голос срывается и дрожит при этом имени. Но эта дрянь, эта негодница… и эта счастливейшая из женщин — не может понять причину. Лишь благодаря этому она еще может жить. О, богиня! Может жить и стать его любовницей! О, Астарта, как же тяжко ты караешь, какие муки ты посылаешь!»

Она все же овладела собой и снова говорила спокойно и сурово, глядя Херсе в глаза.

— Как ты это сделаешь — твое дело, но так должно быть. И постарайся быть для него… ну, ты понимаешь. Ты должна разговорить его. Он, к тому же, будет пьян. Говорят, мужчины в минуты наслаждения легко и охотно говорят. Понимаешь? Если ты хоть словом обмолвишься о нашем разговоре, тебя ждет смерть. Если забудешь хоть одно слово, хоть один жест из того, что скажет или сделает Гидденем, — то… то вернешься к Атии. Понимаешь?

— Я понимаю, пречистая и святейшая. И… и я постараюсь.

Лабиту резко отвернулась. Эта ничтожная постарается! Это значит, что Гидденем найдет в ее объятиях негу, безумие, забвение! Забудет о той, таинственной, что… что была с ним в священную ночь! Мужчины легко забывают!

— Ты должна сразу по возвращении прийти сюда и рассказать обо всем! Немедленно! — Она едва выговорила эти слова, но Херса приняла их тон за гнев по непонятной ей причине и поспешно, с облегчением удалилась.

***

Небо на востоке еще не предвещало и слабейшим отблеском приближение дня, когда Херса вернулась и, помня суровый приказ, явилась во дворец, требуя немедленно допустить ее к верховной жрице. Не успела изумленная и нерешительная иеродула двинуться к кубикулуму, как Лабиту уже появилась в прихожей. Она была полностью одета, как и прошлым вечером, а значит, верно, и не ложилась вовсе. Лишь лицо она закрыла квефом до самых глаз. Глаза ее блестели, ввалившиеся, с темными кругами.

— Ты здесь? — голос был глухим, почти безразличным. — Говори!

Когда ошеломленная девушка молчала, Лабиту порывисто подошла к ней. Херса была раскрасневшейся, волосы ее в беспорядке, и чуткие ноздри Лабиту уловили исходивший от нее запах вина, пота, едких благовоний — запах разврата.

Жрица отшатнулась, хотя руки ее дрожали от едва сдерживаемого желания схватить за шею и задушить эту дрянь, которая с Гидденемом… которая посмела… С трудом она прошептала:

— Говори. Был на пиру Гидденем?

— Был, Баалат, — тихо ответила Херса.