Город пробужденный - Богуслав Суйковский

Есть, правда, и досадные вещи. Какой-нибудь Бомилькар привез целых две галеры невольниц. Не для работы, а для лупанариев. Как это бывает во время войны, их становится все больше, и дела у них идут превосходно. Клейтомах возит только предметы роскоши, на которых хорошо наживается. Санхуниатон перестал посылать свои суда на рыбный промысел, ведет какие-то более доходные дела, а поскольку большинство рыбаков вступило в новый флот, создаваемый Эоносом, то и с рыбой стало трудно. Не хватает и свежего мяса. Знатные купцы предпочитают ввозить павлинов и фазанов, а не баранов. Но, несмотря на это, дела идут все лучше.

К нему подошел Мацен, один из бывших рабов-оружейников, которым Гасдрубал позволил вступить в войско. Сегодня он сражался с дикой яростью и определенно заслужил свободу. Он с минуту шел вровень с Кадмосом, потом указал на группу пленников.

— Вождь, я говорил с несколькими из них.

— С пленниками? Я тоже. Ты узнал что-нибудь интересное?

— Да. Среди них двое осков, как и я.

— Оски? Да, эти, говорят, не любят Рим.

— О нет. Насильно взятые в войско, вечно презираемые — люди второго сорта. — В голосе Мацена было столько ненависти, что Кадмос с любопытством взглянул на него.

— Ты что-нибудь узнал? — повторил он.

— Да. — Мацен огляделся и оттащил Кадмоса в сторону от беспорядочно идущей колонны. — Этих осков нужно отпустить.

— Ты с ума сошел? Чтобы они вернулись к консулам и рассказали им, сколько нас и как мы вооружены?

Мацен тихо рассмеялся.

— Об этом консулы знают. Но мои земляки расскажут о другом. И не консулам, не трибунам и даже не центурионам, а своим. Я знаю от них, что в этих двух легионах италиков больше, чем латинян.

— Не понимаю. О чем они им расскажут?

Мацен спокойно объяснил, словно это было самое обычное дело.

— О Карфагене. О городе, где власть взял народ. А это великое дело. И Рим может быть побежден. А будучи побежден в Африке, он ослабнет и в Италии. И тогда придет удобное время и для осков.

— Какой ты дальновидный.

— Многое можно понять, работая годами под кнутом. Это хороший, хоть и суровый учитель.

— Ну, хорошо. Но что из этого?

— Что? Пусть эти вернутся в свои ряды, пусть шепчут, объясняют… А при первой же возможности пусть все, кто ненавидит Рим, перейдут к нам.

— Но это невозможно! К нам? В город, который Рим приговорил к уничтожению?

— Приговор Рима — это еще не все. Ты ведь не веришь, Кадмос, в его мощь, и я не верю!

— Но поверят ли тебе твои оски? На каком основании? Что мы сегодня разбили пару центурий?

Мацен хмуро ответил:

— Да. Этого мало. Но ненависть порой позволяет многое понять. Нужно верить в сражающийся народ и его волю к победе. А значит, Карфаген победит! Об этом я им скажу, а они повторят товарищам в когортах.

Кадмос устыдился своего колебания и без долгих раздумий согласился.

— Хорошо. В худшем случае мы потеряем нескольких рабов. Но если твой план удастся, у римлян может возникнуть смута. Это все равно что заразу занести во вражеский лагерь. Но знаешь что? Они должны инсценировать побег, нельзя просто так отпустить нескольких, чтобы они себе возвращались в лагерь.

— Почему? Еще кого-нибудь убьют часовые.

— Часовых я проинструктирую. Крику будет много, но этим все и кончится.

— Хорошо, но я не понимаю, зачем им инсценировать побег.

Кадмос тихо рассмеялся.

— Осторожность не повредит. А что будет, если через пару дней действительно сбежит кто-нибудь из римлян? Вернется к консулам и скажет, что тех-то и тех-то пунийцы отпустили намеренно. Что бы ты сделал на месте вождя?

— Я бы подверг этих освобожденных пыткам, — без раздумий ответил Мацен.

— Вот видишь, в этом-то и дело. Другие пленники, коренные римляне, должны поверить, что те первые сбежали по-настоящему. Но не бойся. Уж я это устрою. А о тебе я скажу Гасдрубалу. Потому что это твоя идея.

Мацен с минуту молчал. Наконец он пробормотал:

— Если вождь к тебе благосклонен, то сделай так, чтобы я сам мог с ним поговорить.

— С Гасдрубалом? Ну, конечно, это можно устроить. Но чего ты хочешь от вождя? У тебя какая-то просьба?

— И просьба тоже. Когда эти дезертиры из римских рядов придут к нам, чтобы ты, Кадмос, получил над ними командование.

— Я? Почему именно я?

— Потому что ты из тех, кто рожден быть вождем. Это чувствуется. Мои соплеменники, если уж сражаются, то насмерть. Нам нужен такой вождь, как ты.

Кадмос без колебаний согласился. Если другие будут сражаться так же, как Мацен, это будет непобедимый отряд. Командовать таким — истинная радость.

— Да будет так. Это все, о чем ты хочешь говорить с Гасдрубалом?

— Нет, — помрачнел Мацен, — нет. Ваш рошеш шалишим объявил, что всякий раб, желающий сражаться, может это сделать. А тот, кто заслужит, получит свободу. И вызвалось уже много, но в основном те, кто работал в больших мастерских. Но есть и такие, что трудятся у менее зажиточных хозяев, или те, кто состоит в личной прислуге у богачей… Этих господа не отпускают. Вот о них я и хочу говорить.

— Хорошо. Можешь идти с этим к вождю. А сейчас займемся италиками.

Ночной «побег» удался как нельзя лучше. Проинструктированные Кадмосом часовые кричали и метали копья, устремляясь в совершенно ином направлении, чем следовало. Правда, кроме осков, бежали еще и трое коренных римлян, воспользовавшихся случаем, но это было Кадмосу даже на руку, так как делало все происшествие более естественным. Поэтому в добром расположении духа, довольный победной стычкой и удачной идеей Мацена, он возвращался в город.

Но, выйдя из дворца Гасдрубала, он растерял все свое веселое настроение. Он неожиданно наткнулся на ожидавшую его Керизу и уже по выражению лица любимой понял, что что-то неладно.

Кериза улыбнулась, но лицо ее просияло лишь на миг; она расспросила Кадмоса о походе и тут же посерьезнела. Медленно идя рядом и прижавшись к боку жениха, она заговорила.

— Знаешь, что случилось? Пришлось закрыть нашу канатную мастерскую. Нет волокна. Этот толстяк Балетсор утверждает, что уже продал все запасы, какие у него были.

— Лжет или говорит правду?

— Думаю, лжет, но проверить трудно.