Финал в Турине - Алексей Вячеславович Зубков

что надо будет и незаметно сосредоточиться у Ступиниджи, и незаметно рассредоточиться. Поэтому значительное количество всадников отправилось создавать ложный след. Через мост в Монкальери, через Тестону, Трофарелло и далее по дороге на Асти. Чтобы утром маленькими группами вернуться в Ревильяско по проселочным дорогам и даже тропам.

Максимилиан и Шарлотта теоретически могли бы доехать до Кастельвеккьо к Маргарите Австрийской и своим оставленным вещам и слугам, но надо было поговорить о важном. Поэтому поехали в Ревильяско вместе с Сансеверино.

— Золото будет обменяно на монету и передано де Фуа для выплат швейцарцам, — твердо сказал Сансеверино.

— Тогда я с Божьей помощью пойду спать, — ответил Тодт, — В молодости я мог сидеть за столом хоть до утра, но последние годы никак не могу не поспать хотя бы немного перед утренней молитвой.

Тодт ушел. За столом остались Сансеверино, де Бурбон, Макс, Шарлотта, Фредерик и Кармина. Урожденная Кармина Ладри, потомственная скупщица краденого и наследница воровской малины, за одном столом с коннетаблем Франции.

Шарлотта коротко объяснила, что коннетабль обречен. Его ограбят и уберут со всех государственных постов. Может быть, даже посадят под стражу, чтобы не дать возможности перейти на сторону императора.

— Уходите первым. Не дожидаясь суда, разорения и тюрьмы, — сказала Шарлотта.

— Тюрьмы? — удивился коннетабль.

— Нельзя обидеть человека, облеченного честью и достоинством, чтобы он не ответил, — сказал Максимилиан, — Король, как человек чести, не может этого не понимать. Во Франции много рыцарей зависит от правосудия Его Величества. Если кто-то из высшего дворянства вынесет вотум недоверия правосудию короля, у него найдется множество сочуствующих.

— Бунт во время войны?

— Вы принадлежите к достаточно знатному роду, чтобы объявить свою частную войну. Как потомок Людовика Святого, Вы можете предъявить права на престол. Если Вас ограбят, то точно не отпустят на волю.

— Предлагаете просто бросить наследство Бурбонов?

— Значит, Вам надо выводить активы, — предложила Кармина, и никто ее не перебил, — Чтобы то, что останется, не жалко было бросить.

— Куда выводить?

— За пределы Франции. Например, к Фуггерам.

— К банкирам императора Карла? Чтобы император держал за кошелек коннетабля Франции?

— Ты недолго останешься коннетаблем, — сказал Сансеверино, — Подумай о том, что будет дальше.

— Конечно, выводить к Фуггерам. Есть возможность устроить, чтобы Антон Фуггер оказался перед Вами в долгу, если ему немного помочь, — сказала Шарлотта.

— Я подумаю, — резюмировал коннетабль, — Галеаццо, останься.

— Что с ними делать? — спросил Сансеверино, когда все остальные ушли, и он остался наедине с коннетаблем, — Утром отчитались за около семидесяти тысяч, которые еще можно забрать, а сейчас отдали еще пятьдесят. Если это не верные вассалы, заслуживающие награды, то я уже не знаю, кого назвать таковыми.

— Отдали с условием.

— Швейцарцам все равно надо платить. Предлагаю завтра же пригласить де Фуа, открыть перед ним вот эти мешки и попросить, чтобы прекрасная Франсуаза простила Максимилиана.

— Она не простит его, потому что он при ней выбрал дамой сердца Луизу.

— Тогда скажем, что он поссорился с Луизой настолько, что она бросила его за решетку, а он посчитал, что она поступила несправедливо, и сбежал.

— Тогда Франсуаза простит его и без золота. Особенно, если Луиза при ней скажет какую-то гадость про де Круа.

Утром тридцатого декабря Максимилиан и Шарлотта вернулись в Кастельвеккьо. Слуги, которых оставили еще двадцать шестого, уже тихо паниковали и пугали друг друга, что придется среди зимы топать домой пешком через перевалы.

Маргарита Австрийская встретила их как родных. Шарлотта чуть ли не с порога принялась рассказывать новости. Макс же просто сидел с дамами за компанию и думал о том, что оставил в карете шлем, латные руки с наплечниками и два меча. Бросил монетку. Орел — Анна и Беатрис по пути потеряют ценные вещи. Решка — сломают. Встанет на ребро — продадут. Зависнет в воздухе — довезут. Доспешный гарнитур на все случаи жизни, сделанный по мерке в столице оружейников Милане, растаскивался по частям. Надо было хоть пару слитков себе на расходы оставить.

Де Фуа получил для армии около ста двадцати тысяч в сумме монетой и слитками, считая сегодняшнее поступление. Плюс опись, сделанную епископом Пьяченцы. Никакой благодарности. Не убили и на том спасибо. Сансеверино получил двадцать три тысячи. Зачем делать подарки посыльному, который везет в десять раз больше? Подумал, наверное, что де Круа сам себе в награду зачерпнет. Говорят, фуражиры императора привезли в Милан около пятидесяти тысяч. Эти точно себя не обидели, и плевать им, что кто-то за это золото жизнью рисковал от Генуи до Парпанезе. Епископ Пьяченцы оставил у себя столько же, даже зад со стула не подняв. Ни награды, ни благодарности, Фредерик еле ноги унес.

А король что? Ему в критический момент спасли армию от массового дезертирства. Принимает как должное. Одни вассалы потеряли на ровном месте кучу денег, зато другие на ровном месте нашли. И не скажи ему ничего, а то с мамой поссорится.

— Ты что сидишь такой грустный? — спросила Шарлотта, когда гостеприимная хозяйка немного отвлеклась.

— Зря я ввязался в эту золотую историю. Голова болит, рука болит, спина болит и ноге легче не стало. Доспехи не пойми где, от Милана до Кастельвеккьо и часть еще в карете с этими двумя дурами. Никакой благодарности, только успеваем выворачиваться.

— Улыбнись. Я два слитка стащила. Вернешься в Милан, закажешь себе новое железо.

— Хоть кто-то обо мне заботится, — улыбнулся Макс, — Я бы сейчас завалился в постель…

— И?

— Проспал бы дня три. А может, и до конца зимы, как медведи в Московии.

— Не спеши. Сейчас нас пригласят в Турин по случаю освобождения Анны и Беатрис.

В комнату заглянула Маргарита Австрийская.

— Ты была права. Курьер привез приглашение. Луиза Савойская вытряхнула Колетт из постели сына и зовет всех к себе в замок Акайя на прием по случаю освобождения дам. Каникулы должны продолжаться.

— Колетт уже вернулась?

— Ага. Ты представляешь, Луиза еще раз поссорилась с Шарлем.

— Еще раз?

— Да. Еще жестче, чем в том году. Бедняжку Колетт под горячую руку чуть на плаху не отправила или на костер. Колетт сразу не поняла, а потом до нее дошло. Если Луиза небрежно так бросит придворным «голову ей оторвать», они же поймут буквально. Разорвут