Финал в Турине - Алексей Вячеславович Зубков

class="p1">К завтраку Гвидо еще не пришел. Бонакорси отправился искать его в Сан-Пьетро. Когда они вернулись, прошло уже больше двух часов от рассвета. Гвидо выглядел как после бессонной ночи, только воняло от него не бабой, а конским потом.

Гвидо неторопливо поел, неторопливо запряг, вывел телегу из сарая, развернул к воротам.

— С Божьей помощью спустимся, — сказал он, — Тащите пациента.

Общими усилиями переложили пациента на крепкую холстину и дотащили до телеги. Несколько раз по пути чуть не упали и один раз все-таки упали.

Филомену с детьми отец Доминик попросил покинуть божью обитель. Они со своими скромными узелками уселись в ту же телегу.

Ночью Гвидо устроил всему отряду Фредерика ночлег у друга в ближайшем пригороде. Если бы они все отправились на ночь в Ревильяско, то вышло бы слишком далеко оттуда до Сакра-ди-Сан-Мигеле. Фредерик решил, что Гвидо, Андреа и Жакуй сразу с утра поедут в Сакра-ди-Сан-Мигеле по горной дороге, а сам на рассвете поскакал к святому Валентину и в Турин к Джино.

Фредерик уже который раз возблагодарил генуэзских родственников за этого коня. Курьерский жеребец летал как на крыльях. Раз — и церковь святого Валентина. Нет, этот парень не пригодится. С левой рукой на перевязи он сможет ехать только шагом, а стрелять и вовсе не сможет.

Два — и центр Турина. Джино всплеснул руками и вытащил целый арсенал. Да, пять аркебуз. Порох, пули, пыжи. Вдвоем погнали к аббатству.

На развилке их встретил Андреа. Здесь дорога, которая спускается с горы, разделяется на две. Одна идет дальше по горной местности мимо Ступиниджи к мосту в Монкальери. Другая спускается к озеру Авильяно.

Андреа и Жакуй должны были найти место для засады. И нашли без особого труда. Извилистая узкая дорога, проходящая через густой лес, что уж тут не найти.

Маленький обоз не испугался одинокого всадника, неспешно едущего навстречу. У них-то четверо конных впереди телеги. Мальваузен, Бонакорси, Петруччи и Пичокки. Все остальные сгрудились на телеге. Гвидо на вожжах. Симон рядом с ним, привязан к телеге за обе руки. Семья Кокки под тентом. Сзади к телеге привязаны лошади Симона и Гвидо.

— Господа, кажется, мы знакомы, — сказал Фредерик, остановив коня посередине дороги.

Господа остановились. Это тот парень, который нарвался на дуэль с Пичокки в Сан-Антонио-ди-Ранверсо. Потом, со слов Бонакорси, сбежал в Сакра-ди-Сан-Мигеле, потом уехал оттуда рано утром. Потом, со слов Гримальди, был пойман на этой самой дороге и, со слов д’Эсте посажен под замок в Ступиниджи. Ну и почему он здесь? Если его отпустили, то он как бы не враг?

— Мы знакомы, — сказал Мальваузен первым, как старший и наиболее быстро соображающий, — Возвращаетесь в обитель?

Фредерик спешился.

— Нет. Не хочу вас огорчать, но я забираю у вас эту телегу с пассажирами и грузом.

Фредерик нацелил на конвой два пистолета. Из кустов высунулись два длинных ствола. Заржала одна из лошадей, запряженных в телегу. Когда Фредерик отвлек внимание, Гвидо разрезал веревку, которой был связан Симон, из кустов сзади выскочил Джино с аркебузой, и еще за двумя аркебузами дети Кокки сбегали в кусты и отдали оружие Симону и Гвидо.

— Семь стволов, — сказал Фредерик, — Сдавайтесь.

— Я сдаюсь, — сразу же сказал Бонакорси, — Чего и вам советую. Огнестрельные ранения очень вредны для нашего здоровья. Операция по извлечению пули еще вреднее, а самый ад начинается после операции.

— Сто дукатов, — вздохнул Петруччи.

— Кто ты такой? — спросил Пичокки.

Мальваузен промолчал, собираясь с мыслями. Он прикидывал, как прорваться, оценивал риск получить пулю, думал, справится ли Бонакорси если ранение окажется тяжелым, или где искать хирурга, если ранение окажется легким и удастся уйти. Ближайшее место, куда бы можно было обратиться за силовой поддержкой — замок Авильяно у озера. Недалеко. Его, конечно, никто там не знает, но хорошо иметь полномочия в документе с печатью, а не на словах.

— Вы же генуэзцы? — спросил Фредерик, зная ответ.

Оба кивнули.

— Я муж Кармины Ладри.

— И никакой не оруженосец из свиты Маргариты Австрийской? — удивился Пичокки.

— Рядом не стоял.

— Ты, должно быть, очень ловкий жук, — сказал Петруччи.

— Вам обещали сто дукатов? Я дам полторы сотни.

— Каждому, — сказал Пичокки чисто из вредности.

Когда выбор между дукатами и свинцом, логичнее выбирать дукаты, сколько бы их ни было. Но нельзя же совсем не торговаться.

— По сотне на нос, — сказал Фредерик, — Или по пуле.

Сдав монету к Гуаданьи, он оставил себя три сотни в поясных кошельках. Они уже весили достаточно, чтобы не таскать с собой четыреста и больше. Раздавать же сразу весь фонд на оперативные расходы слишком рискованно.

— А если прорвемся? — спросил Пичокки.

— Хватит думать, прорветесь или нет. Кто сейчас не спешится, получит пулю в лоб и еще одну в спину.

Фредерик навел пистолет на Мальваузена. Тот признал поражение и слез с коня. Петруччи и Пичокки тоже спешились.

— Если мы возьмем ваши деньги, то эти двое нас сдадут, — сказал Пичокки, имея в виду Бонакорси и Мальваузена.

— С ними отдельно поговорим. А сейчас телега поедет вниз, а мы с вами вернемся в Сан-Пьетро. Вы пойдете пешком. Не уверен, что вы не попытаетесь сбежать, если дать вам сесть в седло. А ты давай мне свой свиток с печатями. Ты же не показывал его в Сан-Пьетро?

Мальваузен молча отдал свиток. Сейчас враги их переиграли начисто. Но убивать не хотят, уже неплохо.

Четверо пеших, ведущих лошадей под уздцы, двинулись обратно. Их охраняли верхом Фредерик, Андреа, Джино, Гвидо и Симон. Жакуй сел на вожжи и повез семью Кокки на телеге дальше по дороге, вниз к Турину.

В некотором роде логичнее бы было оставить телегу Гвидо. Но, во-первых, там кроме его родственников лежало наследство алхимика, которое представляет ценность и не только финансовую. Во-вторых, Гвидо более ценный боец, чем Жакуй. В-третьих, ему можно доверять несколько больше, если взять заложников.

Из Сан-Пьетро действительно сбежала заметная часть населения. Вчера и сегодня Мальваузен просто проехал мимо деревни и свои документы никому не показывал.

В деревушке не было ни магистрата, ни ратуши, ни, тем более, тюрьмы. И ни одного представителя каких бы то ни было властей. Даже староста сбежал. А вот хозяин постоялого двора остался. Его услуги насельникам обители не требовались, будь то монахи или разбойники.