Фортуна Флетчера - Джон Дрейк

же бросился исполнять приказ, выкрикивая команды на бегу. Его отряд перевалился через борт в баркас и взялся за весла. Морпехи гребли в две руки вместе со «смоляными», и шлюпка рванула вперед, а мистер Кларк подгонял своих людей.

— Навались! — кричал он. — Вложите в это свои чертовы спины!

Но пока баркас греб на выручку нашим товарищам, стрельба и крики окончательно разбудили другие корабли на якорной стоянке. Был уже полный рассвет, и с каждого судна доносилась какофония звуков. Раздавались крики, люди прыгали на такелаж, чтобы посмотреть, что происходит, и, что хуже всего, стреляли сигнальные пушки, а на топах мачт некоторых кораблей взвивались флажные сигналы.

— Проклятие! — снова сказал капитан и впился взглядом во французские сигналы. — Флетчер! Приведи мне того французишку, которого ты сбил с ног. Я должен знать, что означают эти флаги.

Я развернулся и побежал на бак, где наши морпехи усадили французскую команду на палубу под охраной. На бегу я услышал со стороны нашего баркаса еще один треск мушкетов — это наши люди открыли огонь по дерзкому «купцу». Затем: бах! Снова рявкнула одна из вертлюжных пушек. Но я уже проталкивался сквозь наших морпехов и хватал французского капитана.

— Встать! — сказал я, таща его за воротник рубашки.

Если бы взгляды могли убивать, он бы уложил меня на месте, и он злобно меня обругал. Но у меня не было времени на его глупости, поэтому я влепил ему затрещину, чтобы он заткнулся, сгреб его с ног и потащил на квартердек. Когда мы подошли к капитану Боллингтону, тот был в крайнем беспокойстве за наши шлюпки и смотрел через перила назад, а компанию ему составлял мистер Персиваль-Клайв.

— Ну же! Ну же, парни! — говорил он.

Я увидел, как баркас буксирует катер, медленно приближаясь к нам. С баркаса доносился ровный треск мушкетов — наши стрелки не давали врагу снова подойти к вертлюжным пушкам. Вскоре это прекратилось, и обе шлюпки благополучно вышли из зоны обстрела.

Капитан Боллингтон резко развернулся и обратил свое внимание на маленького француза. Он впился взглядом в глаза этого человека и указал на флажный сигнал, висевший на грот-мачте соседнего корабля. Он выпалил поток слов, очевидно, задавая вопрос. Мне не нужен был французский, чтобы понять, что ему нужно. У лягушатников был заранее оговоренный сигнал опасности, чтобы предупредить свои батареи о присутствии незваных гостей, и капитан Боллингтон хотел получить объяснение. Но у французского капитана хватило мужества, и он встретил его как мужчина, выпрямившись и скрестив руки на груди.

— Non! — сказал он. Всего одно слово.

Капитан Боллингтон бушевал и ревел, но француз лишь выше задирал голову и повторял:

— Non!

Не знаю, что капитан Боллингтону мог бы с ним сделать, если бы это продолжалось, но внезапно вопросы стали неактуальны. Менее чем в миле от нас, у сужения Пассажа, раздался слабый звук горна и барабанная дробь. Звук доносился с одного из грозных фортов на вершине утеса. Мы все повернулись посмотреть, и очень скоро из одной из амбразур вырвался большой клуб белого дыма, за которым последовал раскатистый грохот орудия. Это был холостой выстрел, предупредительный. Вместе со звуком на флагштоке над фортом затрепетали сигнальные флаги. Зловеще начали просыпаться и другие форты, и раздались новые звуки горнов и барабанов.

Капитан Боллингтон щелкнул своей подзорной трубой и посмотрел на флаги.

— Черт его знает, что это значит, — сказал он.

Затем он еще раз попытался допросить маленького француза, и на этот раз тот даже улыбнулся. Он указал на ближайший форт и что-то выпалил капитану Боллингтону с явным удовлетворением.

— Ба! — сказал капитан. — Отправь его снова на бак. Он нам ничего не скажет. — Он повернулся к Персиваль-Клайву. — Ты, мальчишка! Посмотри, не найдешь ли сигнальный ящик, и скопируй то, что показывают эти. — Он указал на другие французские корабли, на каждом из которых теперь была поднята вереница сигналов. — Копируй их флаг за флагом, слышишь? И я хочу, чтобы были поставлены все паруса. Чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше!

Так мы и сделали, как он велел. Персиваль-Клайв скопировал французский опознавательный сигнал и пытался убедить канониров в фортах, вопреки очевидному, что мы не призовая команда, в то время как матросы ставили каждый дюйм парусины, который могла нести «Бон Фам Иветт».

Это была гонка. С одной стороны, был слабый ветер, едва шевеливший наши паруса, и был отлив, который медленно уносил нас за пределы досягаемости батарей. С другой стороны, был вопрос, сколько времени понадобится какому-нибудь французскому офицеру, чтобы решиться открыть по нам огонь, учитывая, что якорная стоянка была перед ним как на ладони, как пруд с игрушечными корабликами, а наш был единственным, кто пытался уйти. Мы уже были достаточно далеко от других кораблей, чтобы дать канонирам чистое поле для стрельбы.

Еще одним элементом в этой гонке был прогресс наших шлюпок. На борту «Бон Фам Иветт» мы свесились за борт, подбадривая товарищей. Паруса едва тянули, и мы шли не быстрее, чем течение, которое несло нас и шлюпки с одинаковой скоростью. Так что баркас, даже буксируя катер, быстро нас догонял. Лейтенант Сеймур и те из его людей, кто еще был в силах, тоже взялись за весла, пытаясь помочь. Но в остальном картина на катере была мрачной: мертвые и раненые бултыхались в трюмной воде под банками.

Затем раздался радостный крик, когда они стукнулись о наш борт. Команда катера сильно пострадала. Из тридцати пяти человек, отправившихся в путь здоровыми и невредимыми, девять были мертвы, а пятнадцать — тяжело ранены. Лейтенант Сеймур был среди тех немногих счастливчиков, кто остался невредим. У нас не было времени на нежности, поэтому мертвых оставили там, где они упали, а раненых втащили на «Бон Фам Иветт», как мешки с тряпьем. Они лежали на шкафуте, дергаясь и стеная. Мичман Уилкинс, бледный как полотно, дрожал, его рука была рассечена от запястья до плеча, и кровь брызгала во все стороны. Ему нужна была игла и нить хирурга, чтобы как следует зашить рану, но все, что он получил, — это кусок каната, перетянутый вокруг плеча, чтобы остановить кровотечение. Это сделал я. Хирург Джонс показал всей команде, как накладывать жгут, и я, вероятно, спас парню жизнь, но бедный маленький дьявол страшно визжал, когда я затягивал шнур.

Когда я выпрямился после своих врачебных трудов, вид Персиваля-Клайва, поднимавшего флажный сигнал, напомнил мне