Флетчер и мятежники - Джон Дрейк

Нет! Нет! Убьем его — и мы все покойники. Но если мы оставим его в живых, его и других офицеров, то есть шанс, что некоторые из вас… и только некоторые, заметьте… смогут надеяться избежать виселицы. Вы сможете заявить, что вас заставили. Заявляйте что угодно. Но убейте Гриллиса — и вы все покойники.

— Так что нам делать?

— Мы отведем корабль в американский порт и передадим его Континентальному правительству. Они будут более чем благодарны за новый фрегат и примут нас. Более того, Америка — это новая земля, и свободная земля, где те из вас, у кого есть хоть капля ума, начнут новую жизнь. Вы все видели, что может предложить Англия: кровавую спину, урезанный грог и начальника над вами, который не годится даже палубу драить. Так кто за Америку?

Все были за, и они разразились дикими криками. Уэстли повернулся к одному из квартирмейстеров.

— Какой ближайший американский порт?

— Бостон, — ответил квартирмейстер.

22

«Эмиэбилити» был около ста футов в длину и водоизмещением в двести пятьдесят тонн, что было много для двухмачтового судна. Без сомнения, он ходил бы лучше, будь у него прямое парусное вооружение с фоком, бизанью и гротом. Он сильно страдал от огромного размера и неуклюжести своего грота, поставленного далеко впереди на манер брига, на гафеле и гике. Это был его главный движущий парус, и, на мой взгляд, он был слишком велик, из-за чего нос зарывался в воду, делая судно мокрым и неповоротливым.

Но, конечно, причина, по которой было выбрано такое вооружение, заключалась в том, чтобы освободить как можно больше места на миделе для размещения «Планджера» мистера Фрэнсиса Стэнли вместе с талями для его спуска за борт. По этой причине мореходные качества «Эмиэбилити» были принесены в жертву, и для судна, построенного в Салеме, он был на удивление медленным и неуклюжим. Мертвый груз «Планджера» тоже не помогал, ибо нарушал балласт и заставлял судно валяться с боку на бок. Так что «Эмиэбилити» был кораблем хворым, с тяжелой качкой, от которой даже закаленные моряки время от времени извергали свой ужин. Но не поэтому плавание с Ямайки в Бостон было таким исключительно неприятным делом.

Причиной тому были пять с половиной футов воплощенного зла: леди Сара (Прекрасная) Койнвуд. И если есть в моей жизни что-то, о чем я жалею, то это когда я запустил руки в ее густые, прекрасные, благоухающие волосы и со всей силы ударил ее лбом о палубу той ямайской рыбацкой лодки, я, к несчастью, не сделал это чертовски сильнее.

Но я этого не сделал, не так ли? Да и не мог бы, ибо великая красота в женщине — страшная вещь. Она ослепляет мужчину, не давая разглядеть, что скрывается внутри. Она заставляет мужчину вести себя как дурак и выставлять себя на посмешище. Так она и поступила в тот самый миг, как очнулась от своего забытья. У меня есть сильное подозрение, что она и момент выбрала, потому что эта бедная леди дождалась, пока Марлоу не снесет ее в свою каюту, не уложит в свою собственную койку, а бо́льшая часть его команды не набьется следом, пялясь на нее, в то время как я переминался с ноги на ногу, не зная, что делать. Я знал, что случится, как только она очнется, и, ей-богу, так оно и случилось!

Мы с Марлоу и Стэнли стояли вокруг койки (она была подвесная, на рым-болтах в подволоке) вместе с первым помощником Марлоу, который воображал себя немного доктором. Этот джентльмен был занят тем, что похлопывал мадам по рукам и выжимал тряпки, чтобы охладить уродливый синяк, распухавший у нее на лбу. Ее платье было полурасстегнуто на шее, и глаза всех так и бегали по ней. Даже мои, полагаю.

Тут алые губы приоткрылись, блеснули белые зубы, и длинные ресницы, взмахнув, распахнули великолепные глаза. Она каким-то образом умудрилась придать себе вид полнейшей невинности, словно прелестное дитя, что заблудилось и обращается за помощью к незнакомцу. Она улыбнулась лицам вокруг, затем в ужасе ахнула, вцепилась в тяжелую лапу Марлоу и сделала самую трогательную попытку за ней спрятаться. Заметьте, кстати, что ей пришлось потянуться через первого помощника, чтобы добраться до Марлоу. Она не тратила время на подчиненных.

— Сэр! Сэр! — вскрикнула она голосом, способным растопить сердце каменной статуи. — Если вы христианин, умоляю вас, защитите меня от этого человека. Именем Бога, не оставляйте меня с ним наедине.

Вот вам, мои веселые парни. Попрошу вас угадать, на кого она указывала, и эффект был потрясающим. Все от меня отшатнулись и посмотрели так, словно у меня внезапно выросли рога и раздвоенные копыта. Проклятая женщина, они уже были ее людьми.

— Отставить! — рявкнул я. — Вы ее не знаете! Вы не знаете, какие штуки эта стерва со мной вытворяла.

— Спасите! Спасите меня! — закричала она, и из глаз ее хлынули слезы. — О Боже, помоги бедной одинокой женщине! — Одна изящная ручка взлетела, чтобы прикрыть глаза, в то время как другая вцепилась в Марлоу, как присоска.

Мне хватило ума отступить. Никакие слова не помогли бы. В той игре, которую она вела, она была настолько искуснее меня, что все, что я мог сделать, — это сбежать. Но, уходя, я схватил Стэнли за руку и потащил его за собой. Мы вышли из каюты, и я протолкнул его сквозь толпу любопытных матросов к сходному трапу на квартердек. Но он обернулся и уставился на меня.

— Босуэлл, — сказал он, — что она имела в виду? Кто эта женщина? — Он был любопытен, а не благоговел, как остальные. Так что надежда была.

— Наверх! — сказал я, оторвав Стэнли от палубы и водрузив его на полпути вверх по трапу.

Я вскарабкался за ним, и мы вышли на палубу прямо за штурвалом. Рулевой метнул на нас взгляд, когда мы подошли к кормовому лееру. Он слышал крик мадам о помощи, и глаза его были круглые, как пенни. Немногие другие «смоляные куртки», оставшиеся на палубе, выглядели примерно так же. Все они знали, что что-то стряслось, и знали, что это связано с потрясающей богиней, взошедшей на борт. Я обругал их за праздность и дал пинка, куда следует.

— Стэнли, — сказал я, удерживая равновесие, пока палуба кренилась под ровным бризом. Ямайка все еще была ясно видна за кормой над вздымающимися