Схватка (повести о чекистах) - Юзеф Янушевич Принцев

— Есть вопросы? — повернулся тот к Берестову.

— Попросите снять портфель с капота, — сказал Берестов, и тут же увидел, как снова напряглось лицо у Симакова.

— Дайте сюда портфель! — приказал Чичигейко таможеннику, досматривавшему кабину.

Тот не спеша снял портфель, протянул его старшему смены.

— Поднимите газету, — предложил Берестов.

Держа в одной руке портфель, бритоголовый таможенник взялся за край газеты, сдвинул ее с капота. Из сложенной вчетверо газеты на сиденье выскользнул прямоугольник белой плотной бумаги, за ним другой. Берестов перевел взгляд на шофера — лицо Симакова было серым, глаза потухли. Он отвернулся, стал смотреть вверх, на крышу таможни.

Чичигейко шагнул к кабине, подхватил листы, выпавшие из газеты.

— Это что? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Чертежи какие-то, что ли? Нет, рисунки, акварель!

Владимир Иванович подошел ближе: действительно, это были акварели, верней, раскрашенные чертежи какого-то интерьера. В углу акварели он увидел четкую подпись: «А. Родченко».

Чичигейко тем временем повернулся к водителю:

— Откуда у вас эти акварели?

Тот мельком взглянул на бумагу, отвернулся и сказал:

— Какие акварели? Это, что ли? Какие это акварели — так, намалевано что-то!..

— Откуда они у вас?

— Ниоткуда. Нашел, не помню где. Акварели какие-то!..

Рыжебровое лицо Чичигейко окаменело, только глаза метали холодные искры.

— Пройдите в помещение, будем составлять акт! — предложил он Симакову строго.

Водитель, ни слова не говоря, сунул руки в карманы куртки и, волоча ноги по бетонной дорожке, пошел вслед за Чичигейко к помещению таможни. Довгалев, который собирался уже отъезжать, вышел из своей кабины, спросил:

— Коля, у тебя чего? Что случилось?

Симаков оглянулся, махнул рукой и пошел дальше.

— Не разговаривать! — приказал Чичигейко.

— Что с ним? — с тревогой спросил Довгалев, не зная, к кому обратиться, потому что рядом стояли только бритоголовый таможенник да Берестов.

И тут Владимир Иванович рискнул, сказал Довгалеву:

— Ничего не случилось: какие-то картинки нашли у него в кабине.

Казалось, у Довгалева даже уши зашевелились от возмущения, он даже сплюнул от досады.

— Вот сука! И этого дурака купила ни за понюх табаку!..

— Это кто купил? — поинтересовался Берестов, но Довгалев, не отвечая, сел в кабину, захлопнул дверцу.

Владимир Иванович вскочил на подножку:

— Минуточку, товарищ Довгалев! Вы не ответили на мой вопрос.

— А почему я должен отвечать на ваш вопрос? — сердито сказал шофер, пытаясь включить рукоятку передач. — Я ничего такого не говорил.

— Ответить придется, товарищ Довгалев, — сказал Берестов, предъявляя свое удостоверение. — Так кто это купил Симакова ни за понюх табаку?

Довгалев выключил двигатель и сказал неохотно:

— Есть у нас девка одна, в столовой работает...

Потом, словно решившись на что-то, заговорил горячо:

— Да и не девка, а баба замужняя, но такая прости господи, что с каждым вторым мужиком у нас уже переспала. Красивая, однако. Она и Симакова этим купила. Зинаида Бубнова — вот кто она такая!

Снова они втроем сошлись в кабинете Яковлева.

— Ну докладывай, что у тебя получилось с розысками в области изящных искусств! — предложил Виктор Борисович Герасимову.

Петр успел уже собрать необходимые сведения, заговорил уверенно, с чувством хорошо подготовленного к ответу ученика:

— Александр Родченко — друг Маяковского, художник-оформитель, иллюстрировал книжки Маяковского. В последние годы увлекался фотографией. Известен своими фотомонтажами и фотоплакатами в двадцатые и тридцатые годы. Как художник, оформлял некоторые выставки в стране и за рубежом, по его проектам делали мебель, интерьеры. Поскольку на Западе увлекаются различными «измами», то возник также интерес к работам конструктивистов. Акварели Родченко — подлинные, нам удалось разыскать его наследников, те подтвердили подлинность.

— Значит, у Симакова они оказались не случайно, — сказал Виктор Борисович. — А у тебя, Владимир Иванович, — обратился он к Берестову, — что нового? Как объясняет все это работница столовой Зинаида Бубнова?

— Ну, эта Зинуля, скажу я вам!.. — начал было с улыбкой Берестов, но, видя, что Виктор Борисович не склонен к шуткам, переменил тон на сугубо деловой: — Она сперва пыталась отказаться: ничего, мол, не знаю!.. Но потом созналась: акварели эти дала ей соседка по дому, Тарновская Татьяна Сергеевна. Просила, чтобы Симаков передал их в Хельсинки ее мужу, некоему Саше, по фамилии Баламбес. Александр Исаакович Баламбес, бывший гражданин города Таллина, выехал на постоянное местожительство в Финляндию, но — заметим! — оставил за собою гражданство СССР. Довольно часто бывает в Ленинграде и Таллине, где у него родители. Что касается Бубновой, то Зинуля утверждает, что такой грех случился с нею впервые, но, по-моему, она говорит неправду.

— А что известно о Тарновской? — поинтересовался Виктор Борисович.

— Тарновская Татьяна Сергеевна, адвокат, юрист по образованию, но уже два года не работает. Там вообще какая-то странная семья: живет она со своим бывшим мужем, с которым развелась, но вроде уже зарегистрировала брак с Баламбесом!

Виктор Борисович удовлетворенно кивнул:

— Ага! Я так понимаю, что наша главная задача сейчас — заняться Татьяной Сергеевной Тарновской. Тут, кстати, появился еще один любопытный документ, можно сказать — подарок судьбы. А если серьезно, то документ этот лишний раз подтверждает, что нам в нашей работе опираться надо на людей. Прошу вас, ознакомьтесь.

Он протянул Владимиру Ивановичу и Герасимову три листа машинописного текста. Те одновременно склонились над документом.

«Протокол принятия устного заявления от Проматоровой Людмилы Николаевны, 1946 года рождения.

В течение последних семи лет я работала на судах загранплавания фирмы «Балтийское морское пароходство» в должности кастелянши. С марта 1979 года я работала на теплоходе «Антонина Нежданова».

Перед моим последним рейсом, т. е. 3 апреля 1980 года, ко мне домой приблизительно в 11 часов утра приехала моя знакомая Тарновская Татьяна, ее отчества я не знаю, в возрасте приблизительно 35 лет, юрист по образованию, проживает где-то на проспекте Славы. В разговоре со мною она попросила передать в Хельсинки маленькую посылку финскому гражданину Матти Рантаннену — где он живет в Хельсинки, я не знаю, но Таня дала мне его телефон, предупредив, что по этому телефону я могу связаться с Рантанненом с 7 часов утра до 18 вечера.

Тарновская передала мне посылку, упакованную в картонную коробку и заклеенную липкой лентой. Она сказала, что в посылке находятся две пары золотых часов старинной работы