Мои непридуманные рассказы - Сергей Стефанович Прядкин

и именно такие чувства он всегда вызывал, когда мне доводилось возвращаться в него. Так было и на этот раз, на боевом корабле Северного флота, членом экипажа которого я являлся, и в этом я испытывал некое особое чувство гордости. И даже в том, что я нес вахту при первом заходе в родной Севастополь, я тоже видел некий символизм.

В 16 часов я заступил вахтенным офицером, когда по правому борту уже открылся Херсонесский маяк и вспышки его белого огня как бы гостеприимно призывали нас к входу в Севастопольскую бухту. Над морем быстро сгущались синие зимние сумерки, и через некоторое время на фоне многочисленных городских и судовых огней в глубине севастопольской бухты уже стали хорошо видны два ярких огня белого и красного цвета инкерманского створа, которые вскоре выстроились в вертикальную линию, что означало: мы идем рекомендованным курсом. Проходим ворота бонового заграждения мимо одиноко стоящего на якоре обслуживающего его буксира. С моря, даже в темное время суток, Севастополь по-своему красив. Красив городскими огнями, спускающихся к воде с обоих высоких берегов бухты и многочисленными якорными огнями стоящих в бухте боевых кораблей и судов. Красив белыми, красными и зелеными огоньками снующих по ее акватории морских трамвайчиков, катеров и баркасов и многочисленных светящих навигационных знаков с их отблесками на черной водной глади. Наш маневр захода в Севастопольскую бухту был предельно прост: по инкерманскому створу пройти вглубь Северной бухты и в районе Нефтяной гавани, к которой выходила к воде Клеопина балка, встать на якорь в указанной оперативной службой флота точке для пополнения запасов топлива от танкера. Но какой же нервотрепки на ходовом посту и в ПЭЖе это стоило! Сыгранный на корабле аврал для прохождения узкости, и маневрирование заняли далеко не один час – в указанной точке у нас никак не получалась постановка на якорь с необходимой точностью. По этой причине я, не сменяясь, отстоял еще одну почти полную вахту подряд, т. к. в таких случаях смены вахт на корабле не производится. Наконец, корабль в точке, баковая группа докладывает, что отданный якорь встал (т. е. коснулся грунта), и я даю команду сигнальщикам якорные огни включить, ходовые огни выключить и, стоя рядом с рулевым у иллюминатора ходового поста, контролирую выполнение поданной мной команды. Вдруг сзади меня кто-то чувствительно толкает в плечо! Оглядываюсь, а это командир корабля! В сумерках ходового поста вижу раскаленное добела его смуглое лицо. Видать, ох как тяжко далась ему эта простая по маневру, но изнурительная по исполнению постановка на якорь!

– Командуйте! – почти криком отдает мне приказание. Я ничего не понимаю, команду на смену ходовых огней на якорные огни я уже подал, зачем еще-то? Стою, молчу.

– Командуйте! – но я в недоумении продолжаю молчать.

– Вы что, не видите, что командир бригады убыл с ходового поста?

Нужно отметить, что командир керченской 53-й бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей капитан 1 ранга Огородников, очень опытный и невозмутимый по характеру моряк, находясь на ходовом посту, в любой ситуации проявлял железную выдержку и ни в какие маневры корабля никогда не вмешивался, молча восседая в левом командирском кресле на ходовом посту. Разве что в случае гипотетически возможной угрозы возникновения навигационной аварии. Ходил он по кораблю всегда в мягких тапочках и, очевидно, убедившись, что все маневрирование корабля успешно завершилось, потихоньку за спинами всей ходовой вахты по проходу между задернутым занавеской прокладочным столом и кормовой переборкой, удалился с ходового поста. Чего спиной я увидеть никак не мог, и только после слов командира я услышал, как внизу в конце командирского коридора негромко хлопнула дверь флагманской каюты.

– Командуйте! – еще раз услышал я.

Но теперь уже я закусил удила: «я что, пиллерсу, что расположен в метре за спиной рулевого, командовать буду»? Продолжаю упорно молчать. И тут командир в порыве гнева срывает со своей груди бинокль и с силой швыряет его на откидной столик поста противоминного наблюдения, который расположен тут же у кормовой переборки. Бинокль отрикошетировал, подскочил, ударился о закрепленные над этим столиком каютные часы. Часы срываются со своего крепления, падают на палубу и катятся по ней, а следом за ними падает и бинокль.

– Трах-бах-звяк! – это звуки сорвавшихся со своего крепления и упавших на палубу бедолаги-часов и разлетающегося вдребезги его стекла. Биноклю же повезло больше, поскольку своим ремешком за что-то зацепился, едва не долетев до палубы. Немая сцена! И тут же следом грозный окрик командира:

– Во-о-он!

Вон, так вон. Молча, придерживая левой рукой кортик, и с повязкой вахтенного офицера на рукаве, спускаюсь с ходового поста. Не зная, как поступают в подобных случаях, я отправился в рубку дежурного по кораблю, решив, что, все же, остаюсь на связи с ходовым постом по корабельной громкоговорящей связи «Каштан». В рубке дежурного находился старший помощник командира капитан-лейтенант А.К.Ильин, который был очень удивлен происшедшему и приказал мне пока никуда не уходить. Через некоторое время он вызвал меня на ходовой пост, – командира уже не было – приказал принять танкер, и ждать своей смены. Вскоре подошел танкер «Иман» и ошвартовался у нашего правого борта. Сменяющего меня офицера все еще не было, и я начал отсчет своей вахты по третьему кругу. Вдруг слышу, как внизу щелкнула замком дверь каюты командира. Глянул вниз по трапу, а он, уже без кителя, только в белой рубашке, с устанку, грузно поднимается на ходовой пост. Тогда я, совершенно умышленно спрятался за занавеску, что на этом проекте кораблей перед прокладочным столом и, как только командир ступил на палубу ходового поста, несмотря на то, что на корабле уже прошел отбой личного состава ко сну, выскочил из-за нее и гаркнул, как можно громче, «Смирно!». И в ответ услышал осипший голос командира:

– Во-о-от! Когда начнешь мебель ломать, только тогда до вас доходит!

Возможно, кто-то из читателей подумает, мол, зачем обо всем этом я написал? Случай то, мягко говоря, не очень! Но кто сказал, что корабельная служба – это тишь да гладь, да божья благодать? При этом, поспешу ответить, что, во-первых, командир тоже человек и тоже может в подобной обстановке сорваться. Во-вторых, этот случай никак не повлиял на мою дальнейшую служебную карьеру и командир, очевидно, в душе потом понимал, что зря он тогда погорячился. А, в-третьих, возможно, именно этот случай, как и некоторые другие в нашей многотрудной службе, получил некое логическое завершение.

Получилось так, что почти через полвека после тех событий перед Днем Военно-морского флота от своего сослуживца Ивана Харланова, проживающего в Севастополе, я узнал номер домашнего