Фортуна Флетчера - Джон Дрейк

Целую вечность ничего не происходило, затем я снова услышал «бух-бух». Затем свист ядер и самый ужасный грохот, когда ядро врезалось в фальшборт бака прямо перед нами. Большие щепки, длиной с человека, закружились в воздухе, кувыркаясь. Рядом раздался страшный удар.

«Христос! — подумал я. — Пронесло».

И в этот момент боцман Шоу рухнул на спину, не далее чем в футе от меня, дергаясь всем телом, а одежда на нем была разорвана. Я поднял голову и ахнул от ужасной раны, которая вскрыла его голову и грудь до раздробленных костей. Хлынула кровь, и он больше не был похож на человека. Прямо на моих глазах он испустил последний вздох и умер. Через несколько секунд он затих.

— За борт его! — раздался голос. Это была Кейт Бут.

— Что? — спросил я.

— За борт, — сказала она. — Так принято в бою.

— Так точно! — ответил один из моих канониров. — Бедолаге конец. Ничего не поделаешь, надо за борт.

Они посмотрели на меня как на своего командира, так что я встал, взял то, что осталось от боцмана Шоу, который был так доволен моей бухгалтерией и который считал, что его фортуна сделана, и перевалил его, сочащегося и полуголого, через борт. Затем, стоя, когда все остальные лежали — человек двадцать морпехов и матросов, — я осознал, что командование баком перешло ко мне. Я сглотнул, чувствуя груз ответственности, но избежать ее было невозможно, поэтому я посмотрел на врага, чтобы оценить, насколько они близко.

Они были близко. Сто ярдов или меньше. Я даже мог видеть суетливые усилия людей у их погонных орудий. Я с удивлением обнаружил, что они работают со своими пушками по безоткатному принципу, намертво принайтовив их в выкаченном положении, так что один из членов расчета должен был карабкаться по стволу, чтобы орудовать банником и прибойником, болтая ногами над волнами.

Но они все еще были слишком далеко для огня карронад. Для этого мне нужно было подойти на расстояние менее пятидесяти ярдов. Мы подбирались все ближе. Затем… БУМ! БУМ-БУМ! БУМ! Нестройным залпом открыла огонь наша батарея на главной палубе. Не вышколенный парадный залп, чтобы впечатлить дам, а ровный, прицельный огонь, по мере того как каждый комендор видел свою цель. Грохот был ошеломляющим, когда вся линия орудий изрыгнула огонь и ядра. Но нет ничего более воодушевляющего, чем огонь собственных пушек, и расчет на баке вскочил как один человек и разразился спонтанными криками «ура».

Своими глазами я видел, как могучий удар обрушился на головного француза. Пыль и щепки взметнулись вверх, когда наши ядра прорвали его борта и пронеслись по палубам, смешивая в кучу пушки и людей. Лейтенант Сеймур, должно быть, был в восторге. В точке его прицеливания, в руинах на месте второго и третьего портов, зияла дыра. Крики эхом разнеслись по воде, а из корпуса донесся глухой рев взрывающихся картузов.

Это был настолько идеальный первый залп, насколько можно было себе представить, и он, должно быть, нанес ужасный урон этому кораблю. Тем временем их канониры не стреляли, а наши уже забивали вторые заряды. Но моя очередь приближалась.

— К орудию! — скомандовал я и взял вытяжной шнур, лежавший свернутым кольцом на казенной части винта. Я прицелился и попытался угадать момент, как учил меня Сэмми. Я хотел направить свой огонь прямо в ту огромную дыру, пробитую нашими пушками. Медленно лягушатник приближался, и его бушприт вонзился в мою линию огня. Пиф-паф! Пиф-паф! — раздались выстрелы из ручного оружия с их боевых марсов. И — трах! Трах! Бах! — ответили люди сержанта Арнольда. Затем позолоченная громада носовой фигуры противника качнулась в моем прицеле, и я выбрал слабину спускового шнура. Когда пробоина в его корпусе оказалась под моим орудием, я увидел мечущиеся живые фигуры.

БУМ! Я выстрелил, и цель исчезла в нашем дыму. Карронада откатилась по своему полозу, и мы набросились на нее, чтобы перезарядить. Кейт сунула картуз нашему заряжающему, и я приготовился проколоть его и заполнить запал. Таково удобство карронад, что я выстрелил снова, прежде чем наша главная палуба дала свой второй залп. Два корабля медленно проходили мимо друг друга, от носа к корме, и раскаты сотрясений пробегали от одного конца нашего корабля до другого, по мере того как каждое орудие, теперь наведенное прямо по траверзу, обрушивалось на несчастного француза. Мы были примерно в тридцати ярдах друг от друга, и наши орудия были заряжены двумя ядрами, сшитыми вместе в холщовом мешке для более быстрой зарядки. Шестьсот сорок восемь фунтов летящего железа, и слишком близко, чтобы промахнуться.

Француз тоже выстрелил. Не имея навыка наводиться на нос, его канониры ждали с орудиями, наведенными по траверзу, и выстрелили, когда проходили мимо. Более половины их орудий молчали, благодаря трепке, которую мы им устроили, но ядра, тем не менее, попали на наш борт. Затем он прошел мимо, и я развернул свое орудие, чтобы дать продольный залп ему в корму.

Заряд был двойной картечью: 800 мушкетных пуль, и я послал его прямо по его орудийной палубе, через кормовые окна. Я видел, как окна — рамы, стекла и краска — разлетелись в сверкающий дождь осколков. Я видел и его название, «Термидор», выведенное золотым листом среди витиеватых резных лавровых венков из дуба. И я видел, как «Ледибёрд» прошла мимо него, в нашем кильватере, и всыпала свой небольшой залп, добавляя оскорбление к ранению.

Два залпа «Фиандры» фактически вывели «Термидор» из строя как боевой корабль. Я бы сказал, что около пяти минут интенсивного боя достигли этого, и больше мы его не видели. Он ушел по ветру, чтобы заняться своими ранеными и тушить пожары, и оставил своего товарища сражаться в одиночку. Но теперь мы пересекали их линию, проходя за кормой «Термидора» и собираясь пройти перед носом нашего второго врага. Дела выглядели определенно лучше. Мы противостояли одному противнику, а мы и «Ледибёрд» были едва задеты. У нас также был шанс на еще один продольный залп, возможно, даже более разрушительный, чем тот, что мы дали «Термидору». Если бы мы поторопились, наша батарея правого борта могла бы выстрелить прямо в нос второго корабля.

— Орудия правого борта! — скомандовал я своему расчету и увидел, как сержант Арнольд кричит своим морпехам, чтобы они перебегали к правому фальшборту. Он был хорошим офицером, спокойным и рассудительным под огнем, и полностью