Фортуна Флетчера - Джон Дрейк

Я огляделся и понял, к чему он клонит. Ущерб был невообразимый. Аккуратно убранный бак превратился в джунгли из упавшей парусины, вздымающихся реев и расколотого дерева, которые сдвигались и ворчали при каждом крене корабля. Уильямс и его люди поднялись по трапу левого борта и пытались добраться до вант левого борта, которые все еще были целы и привязывали обломки к кораблю. Их нужно было перерубить, чтобы у нас был хоть какой-то шанс на выживание.

Они не могли добраться до вант, но я подумал, что смогу, и я протиснулся и пробрался через обломки. Ванты были под ужасным напряжением, натянутые, как тетива лука, свисающей мачтой и безумно перекошенные через палубу, почти параллельно ей.

Добравшись до них, я выхватил свою абордажную саблю и со всей силы обрушился на толстые просмоленные канаты. Абордажная сабля была плохим инструментом для этой работы, тяжелый топор подошел бы лучше, но я рубил как одержимый, и канаты лопались один за другим с ужасающим треском. Последний канат лопнул, даже не успев я его коснуться. В тот же миг масса обломков содрогнулась, как при землетрясении, и отбросила меня в сторону, скрежеща и стеная, сползая за правый фальшборт. Она утащила за собой коечные сетки со всем их содержимым и, как нитки, порвала те немногие снасти, что еще держали мачту. Наконец, сам фор-штаг лопнул со звоном, похожим на дьявольское банджо, и исчез за бортом.

Это очистило бак и открыло путь Уильямсу и его людям. Они устремились вперед и завершили работу, сбрасывая бесполезные обломки за борт, пока фок-мачта медленно падала за корму корабля. Сам Уильямс чуть не налетел на меня в спешке.

— Молодец, Флетчер! — сказал он, задыхаясь. — Надеюсь, вы не ранены?

И это от человека, который прошлой ночью желал мне ослепнуть и быть покалеченным! Не спрашивайте меня, почему он это сказал, но я уверен, что он говорил искренне. В пылу момента, я полагаю.

— Нет, сэр, — ответил я, — я не ранен, — и я оглядел себя, чтобы убедиться, что это правда.

— Хорошо, — сказал он. — Тогда вы должны немедленно привести свое орудие в боевую готовность. Главная палуба свободна для стрельбы, и нам нужно, чтобы каждое орудие было обслужено.

Но я видел то, что осталось от бака. Он был выметен дочиста. Исчезли даже колокольня и камбузная труба, и, конечно, возвышающейся мачты с ее парусами больше не было.

— Христос! — сказал я. — Как мы справимся?

— Отставить! — сказал он. — У нас тянет бизань-марсель, а главная палуба цела. К орудию!

— Есть, сэр! — ответил я и поискал своих канониров.

Их не было. Кейт и все остальные. На палубе остались только уродливые пятна от наших мертвецов. Уильямс проследил за моим взглядом и позвал трех человек, чтобы они присоединились ко мне у карронады.

— За дело! — сказал он и бросился по трапу на квартердек, а за ним и остальные его люди.

Я уставился через воду. «Таурус» был очень близко. Двадцать ярдов, и по всей его длине полыхала стрельба.

— Ты! — крикнул я, перекрикивая грохот, и указывая на самого проворного из моих новых канониров. — Ты — «пороховая обезьяна». Вниз, в крюйт-камеру, живо. Мне нужен заряд в одну треть, чтобы было побольше щепок.

Он сорвался с места, как заяц, пока я раздавал обязанности остальным.

— Ты… Ты — заряжающий! Ты… ты — банник! Стрелять двумя ядрами, пока я не скажу иного.

Вскоре приземистое орудие извергало свои сорок восемь фунтов железа при каждом выстреле. Это была чистая тяжелая работа на расстоянии, с которого невозможно промахнуться. Все свелось к гонке дымящихся стволов и извергающих искры кремневых замков в непрерывном реве пушек, в облаке дыма, со свистящей мимо ушей смертью. С обеих сторон, как дождь, сыпались реи и обломки. Это было состязание «молотком и клещами», чтобы решить, кто дольше выдержит: они со своим кораблем побольше и орудиями потяжелее, или мы с нашей более быстрой стрельбой.

Затем рядом со мной оказалась Кейт Бут, крича мне в оглохшее ухо.

— Джейкоб! Джейкоб! — говорила она. — Они отходят!

Я был так оглушен и измотан, что не заметил. Сквозь дым я увидел, как «Таурус» отдаляется, а его огонь ослабевает. Он волочил за собой грот-мачту, а его паруса были в клочьях. Но у него все еще было больше парусов наверху, чем у «Фиандры», и я задался вопросом, не опережает ли он нас просто. И тут меня осенило.

— Кейт! — сказал я. — Я думал, ты погибла.

— Ну, нет, — ответила она. — Меня с остальными бросило на шкафут, вот и все. И тебе приказано немедленно прекратить огонь, приказ капитана. Он собирается заняться ремонтом. Смотри! Они все остановились, видишь? Ты должен помочь с ремонтом…

Она была права. Мы не стреляли и отдалялись от «Тауруса». Оба корабля были так сильно повреждены наверху, что едва могли двигаться. Капитан Боллингтон и неизвестный французский капитан, должно быть, примерно в одно и то же время решили, что необходим ремонт такелажа.

На обоих кораблях люди побросали орудия и принялись за работу с реями, канатами и талями, и принесли новые паруса из рундуков. Я помогал ставить фальшивую фок-мачту. Для этой чудовищно тяжелой работы потребовалось пятьдесят человек, вручную перемещая запасной грота-рей и поднимая его, чтобы принайтовить вертикально к обрубку старой мачты. Затем были установлены новые ванты и штаги, и подвешен рей для поддержки паруса с его галсами и шкотами. Все на борту, от самого младшего юнги до самого капитана, присоединились к работе. Это была еще одна гонка, столь же смертельная, столь же неотложная. Ибо это был не просто текущий ремонт. Тот корабль, «Фиандра» или «Таурус», который первым завершит работу, обрушится на другой, пока тот еще не может маневрировать, зайдет ему под корму и разнесет в щепки. Битва была далеко не окончена. Она только сейчас становилась серьезной.

30

К счастью для нас, худшего не случилось. Француз не застал нас без управления. К тому времени, как он возобновил бой, мы уже поставили паруса на всех трех мачтах и были готовы. Полагаю, это был еще один признак превосходства британского мореходного искусства, поскольку «Фиандра» была повреждена наверху чертовски сильнее, чем они. Но, надо отдать должное лягушатникам, он шел на нас как надо,