Битва за Адриатику. Адмирал Сенявин против Наполеона - Владимир Виленович Шигин

– И вправду говорят, – смеялись, глядя на быстро удаляющихся гигантов наши моряки. – Что слону дробина, то киту картечина!

Бросок Игнатьева через Атлантику был удачен. Капитаны прекрасно держали строй, не было ни поврежденных, ни отставших. Даже вечно штормящий Бискай на этот раз проскочили без всяких приключений. Если и вымотало что-то, то это извечные бесконечные лавировки. Ветер менялся столь часто, что то и дело приходилось высвистывать наверх вахту.

– По местам стоять, поворот оверштаг!

Матросы уже у фока и грот-гитовых, наветренные брасы разнесены далеко в стороны.

– Лево на борт! Гика-шкоты стянуть!

Корабли один за другим начинают медленно катиться вправо.

– Фока-шкоты, кливер-шкоты раздернуть!

Внезапно в самой середине маневра фок заполоскал и стал лениво ложиться на ванты. Но вахтенные начальники начеку:

– Фока и грота-галсы отдать! Бакштаги на марс! Грот-марса-булинь отдать! Прямо руль! На стопора! Фока-булинь отдай!

Корабли завершают свой поворот.

– Фока-шкоты! Кливер-шкоты вытянуть!

Вахта уже изрядно подустала. Но маневр завершен, и вахтенные лейтенанты скороговоркой выкрикивают последние команды:

– Паруса поправить! Наветренные брасы и топенанты обтянуть! Булиня прихватить! Подвахтенные вниз!

– Подвахтенные вниз! – подхватывают с радостью десятки голосов. Измотанные матросы дружно скатываются по трапам в сырую духоту батарейных палуб, чтоб забыться там недолгим сном в ожидании следующей лавировки.

У мыса Фенистера разминулись с английской эскадрой под флагом контр-адмирала Гарви. Того самого, кто командовал в Трафальгаре «Виктори» и на чьих руках скончался Нельсон. Ныне Гарви блокировал французский порт Фероль. Гарви, сойдясь с Игнатьевым на голосовую связь, просил последние лондонские газеты.

– Мы здесь не знаем совершенно ничего! Не откажите в просьбе!

С «Сильного» перебросили пакет с газетами. Благодарные англичане долго махали руками. Чуть позже показалась еще одна большая эскадра. Эта уже была под флагом вице-адмирала лорда Коллингвуда и стерегла Кадикс, держа там взаперти десяток французских и испанских линкоров.

На каждом корабле в море, как известно, царит своя атмосфера и свой дух жизни. На «Рафаиле» атмосфера была самая доброжелательная и непринужденная. Стремясь сплотить офицеров (чтобы плавание не казалось им утомительным), Лукин придумывал разные забавы. «Кают-компания приняла вид если не роскошной гостиной, то щеголеватой военной комнаты: стол сервируется хорошим стеклом, превосходною посудою и вдобавок – чистое немешаное вино; на стенах бронзовые гвозди, ковры на рундуках, словом, Англия преобразила кают-компанию. Забавная выдумка не класть шляп на стол, а вешать на гвозди, также неосторожность с трубкою и многие другие вещи, за неисполнение которых положен штраф, – и на штрафные-то деньги, с прибавкою с каждого, приняла наша каюта тот вид, что заметили офицеры, приезжающие с других кораблей. Любезный наш капитан участвовал в сей шутке, и нарочно нарушал установленные правила, чтобы только заплатить больше штрафу. Между офицерами было сохранено вежливое и дружеское обращение. После сего можно ли было желать приятнее и веселее службы?» – вспоминал впоследствии лейтенант Павел Панафидин.

Много шуток и смеха вызывал пес Лукина – большой и добродушный ньюфаундленд Закусай. По команде, когда матросы разбирали свои койки ко сну, пес тоже прибегал на шкафут, безошибочно находил свою койку и нес в отведенное ему место, а на следующее время так же со всеми приносил ее обратно.

На подходе к Гибралтару Игнатьев подозвал сигнальной пушкой «Флору» к борту «Сильного». С линейного корабля на корвет перебрался дипломатический чиновник Свиньин.

– У меня письмо к британскому губернатору в Гибралтаре! – сказал он Кологривову. – Есть! Поворачиваем на Гибралтар! – отозвался тот.

Несколько часов спустя корвет уже бросил якорь в бухте Тарифа. Свиньин быстро передал отчеты и письма Игнатьева в Петербург, и «Флора» тут же снова устремилась в море, догонять своих.

У африканских берегов отряд неожиданно попал в длительную штилевую полосу. Игнатьев нервничал, но ничего поделать не мог. Десять дней команды купались, ловили рыбу и устраивали шлюпочные гонки. Экономя солонину, капитан-командор велел перейти на свежую рыбу и солодовые сухари, а для поднятия духа пить ром и закупленную еще в Копенгагене французскую водку. Но вот кончился штиль, и сразу же налетел шквал с градом, паруса наполнились ветром и отряд продолжил свой путь в Адриатику.

Из письма Павла Панафидина другу в Россию: «В 10 часов налетел шквал, корабль нагнуло так, что чтобы перейти, надобно было держаться за веревку; в эту минуту изорвало у нас грот-марсель, и чтобы его совершенно не потерять, надобно было закрепить. Капитану показалось, что грот-марсовые оробели, и я был послан на грот-марс. Тебе нечего рассказывать, каково лазить по путен-вантам, но мне было так способно, что я шел, как по отлогой лестнице. К чести нашей команды и особенно грот-марсовых людей, я нашел их, работающих со всею смелостью отважных моряков. Только с подветренной шкаториной, закинутой на рей, не могли скоро сладить. Месяц был закрыт облаками, и со шканцев не видать было их работы, и хорошо, что капитан послал офицера: мое присутствие избавило грот-марсовых от наказания и, что еще лучше, – мнения худых матросов. Возвратясь на шканцы, капитан был доволен моим исполнением, а я тем, что благополучно возвратился. Во все время моей службы я никогда не помню, чтобы корабль был так накренен. Утро открыло, что на многих кораблях изорваны были паруса, а на корабле „Скором“ сломлена брам-стеньга».

Пока наверху боролись с ветром, внизу в артиллерийских палубах корабельные батюшки терпеливо разъясняли своей пастве пагубность мусульманской веры:

– Неверные величают Христа нашего простым пророком, а не сыном Божьим! Своего ж Махмуда посланцем Всевышнего, что есть уже само по себе богохульство величайшее!

На траверзе Сардинии над мачтами российских кораблей внезапно проследовала куда-то стая лебедей.

Смотрите! – смеялись матросы и офицеры. – В кильватер, что корабли идут и флагмана впереди!

– На Египет зимовать подались! – резюмировали самые умные.

Появление лебедей всеми было сочтено за доброе предзнаменование.

По ночам Средиземное море выглядит особо, как никакое другое. Разбуженные ветром волны отражают бледную луну. Разбегающаяся от форштевней пена светится расплавленным серебром. Ночной воздух освежающе прохладен и опьяняюще ароматен.

У Липарских островов отряд Игнатьева снова попал в штиль. Вновь замерли недвижимо линкоры, вновь обвисли тряпками их паруса. Вдали на горизонте курились дымом огнедышащие жерла Этны, Везувия и Стромболи.

А едва вытянулись вымпела, как капитан-командор повернул, как и было ему предписано, на Мессину. Однако возникла заминка: не оказалось на месте лоцманов для проводки Мессинским проливом. И вновь перед всей эскадрой проявился нетерпеливый и упрямый нрав командира «Рафаила». Прознав, что один из его корабельных лейтенантов, будучи стажером на английском флоте, уже однажды хаживал этим проливом, Лукин немедленно оповестил Игнатьева, что у него имеется человек, способный провести эскадру. Игнатьев немедленно дал согласие – время-то дорого.

Однако сам лейтенант, узнав о таком решении вопроса, пришел в ужас и