Битва за Адриатику. Адмирал Сенявин против Наполеона - Владимир Виленович Шигин

– Кровушки своей не пожалеем, но и жалости иметь тоже не станем! – клялись друг перед другом молодые поручики и седые полковники.

Будущий декабрист Михайло Лунин завел себе свирепого пса, который при слове «Бонапарт» начинал скалить зубы и устрашающе рычать.

Англию после смерти Питта Младшего отчаянно мотало на крутых виражах политики. Новый премьер Фокс, казалось, воевать с Наполеоном не собирался вовсе.

– Смиримся с неизбежным! – говорил он в парламенте. – Будем ждать перемен к лучшему и пробовать приручить корсиканское чудовище!

Лорды и пэры бранились, чуть ли не до драки: одни требовали продолжения войны с французами, вторые немедленного мира. В столь больших заботах Лондон чуть-чуть ослабил вожжи, которыми держал при себе Константинополь и последний тотчас попал в самые нежные объятия, давно ждавшего этой минуты Парижа.

Не прошло и несколько месяцев, как Турция круто поменяла свои политические пристрастия. Кровавое эхо Аустерлица отозвалось не только в Европе, оно докатилось и до скал Босфора. Вначале в Константинополе не поверили рассказам о происшедшем, уж больно все выглядело неправдоподобно. Еще бы, Белый царь, победоносные войска которого были известны туркам не понаслышке, теперь наголову разбит! Но затем известия подтвердились, что привело диван в небывалую радость.

– Если франки гонят московитов, как худых собак, то почему нам не проделать с ними то же самое! – начали раздаваться первые робкие голоса. – Московитам сейчас не до нас, а потому самое время вернуть нам по праву принадлежащее! Крым, Кубань и черноморские берега должны вновь пасть пред великим падишахом!

Встревоженный Селим Третий тут же велел великому визирю:

– Сообщите французскому послу Фонтону, что мы признаем Наполеона императором!

– Но не торопимся ли мы, мой повелитель? – склонил голову визирь. – Как посмотрят на это в Вене и в Петербурге?

– Бояться нам теперь нечего! – усмехнулся, в крашенную хной бороду Селим. – Как можно не признавать императором того, кто разгромил столько стран и одолел двух самых великих императоров! Чем раньше мы его признаем, тем будет лучше и спокойней!

Немного подумав, султан добавил: – А чтобы он более не покушался на наши границы, я присвою Наполеону еще титул падишаха!

Первой же реакцией на Аустерлиц стало требование к нашему послу Италийскому сократить число проходящих через Босфор наших судов. Высокая Порта делала знак Парижу, что готова к союзу.

Мгновенно изменилось и отношение к англичанам. Еще вчера столь любезные дивану «инглизы» стали в один миг «злобными гяурами», а ненавистный истребитель Египта Бонапарт, как по мановению волшебной палочки, столь же быстро превратился в «достославного падишаха франков». Столь резкий поворот был вовсе не случаен. Султан Селим, осмыслив европейские дела, пришел к выводу, что теперь пробил и его час отмщения московитам за отторгнутый у Высокой Порты Крым. К тому же Селима страшил союз России с Англией.

Но султан все же еще колебался, задирать Россию в одиночку было боязно, уж больно много пинков получала Высокая Порта от Белого царя ранее. Нужен был некто, кто мог бы заставить Селима сделать самый последний решительный шаг к войне. И этот некто нашелся…

* * *

Наполеон все рассчитал верно и здесь, назначив послом в Константинополь умного и хитрого генерала Себастиани. Генерал был таким же корсиканцем, как и Наполеон, а следовательно, был лично предан. В воинских делах Себастиани не стяжал себе особых лавров, зато славился искусством интриг и сплетен.

– Себастиани слаб в седле, зато, возможно, будет силен в серале! – подумав о кандидатуре посла, решил Наполеон.

Инструктируя посла, император не мудрствовал лукаво:

– Запомни навсегда, что деньги – это лишь «золотой порох», а на войне пороха жалеть нельзя! Покупай всех и вся, но турки должны подпалить русских с юга! Если нам удастся сцепить этих двух врагов между собой, то Сенявин сбежит из Далмации даже без нашей помощи, а кроме этого царю Александру непременно придется перебросить часть полков из Пруссии на Дунай и, тем самым, облегчить нам войну с ним.

Многочисленные завистники, узнав о неожиданном высоком назначении генерала, злословили, что он отправляется в Константинополь лишь собирать плоды, взращенные там ранее другими. Слов нет, предшественники Себастиани и вправду потрудились на славу, чтобы, несмотря на Египетский поход и печально известные массовые казни пленных янычар, проводимые Наполеоном, вновь повернуть Высокую Порту лицом к Франции. Залогом дружбы стали военные успехи Парижа на полях Европы, а пугалом – извечная опасность продвижения к Босфору русских. При этом Париж не скупился на помощь. Офицеры и артиллеристы, инженеры и моряки предоставлялись султану по его первой просьбе. Когда ж Селим однажды было заикнулся о своем желании иметь такую же армию, как и у победоносных французов, Наполеон тут же твердо обещал ему создать таковую буквально в несколько лет.

А по турецкой столице уже вовсю расклеивали листовки, сочиненные и отпечатанные в типографиях министра Талейрана. Россия в них именовалась как «страна безрассудных и непросвещенных невольников, достойных презрения правоверных». Высокая Порта значилась не иначе как «обиталище мудрости и главная подпорка Вселенной». Листовки те читали вслух специально нанятые люди.

Туркам талейрановские листовки нравились. Да и кому не приятно, когда тебя расхваливают за то, чего ты никогда не имел! Особенно настойчиво пугал турок Талейран русским флотом и предательством греков. Читая такое, турки уже возмущались:

– Как это мог позволить султан, чтобы презренные греки приобрели великую силу? Не пора ли их поставить на место, а заодно проучить и прахоподобных московитов?

А повозмущавшись, шли громить греческие кварталы, чтобы неповадно было помогать врагу!

По Константинополю рассказывали уже совсем невероятные истории, будто бы Аллах предначертал Наполеону не вкладывать свой меч в ножны, пока Крым не будет возвращен туркам. Говорили, что Али-паша Янинский вовсю собирает войска по Эпиру, готовясь отхватить себе Ионические острова.

– Забудем Каир и Акру! – говорил теперь уже сам султан своим вельможам, ослепленный будущностью столь выгодного сотрудничества. – Будем помнить лучшее, что есть! Могущественный друг всегда лучше могущественного врага!

Генерал Себастиани, прибыв в турецкую столицу, сразу же начал действовать решительно и нагло.

– Я солдат, а не дипломат! – заявил он секретарю посольства барону Рюффену, отиравшемуся в посольстве еще со времен короля Людовика. – Поэтому сам буду атаковать!

– Все это так, – многозначительно хмыкнул видавший виды Пьер-Жан Рюффен. – Однако здесь Восток, и лучше действовать наверняка, беря турок за самое сокровенное!

– Это за что же? – не понял генерал.

– Их следует хорошо испугать или хорошо покупать!

– Попробуем сразу и то и другое! – подумав, сказал Себастиани. – Но как здесь обстоят дела у русских?

– Посол Италийский вовсю сорит золотом, и прорусская партия поэтому достаточно сильна.