Синопское сражение. Звездный час адмирала Нахимова - Владимир Виленович Шигин

Корнилову же Николай I поручил передать, чтобы тот больше лично не ходил на пароходах в бой, ибо нужен для более важных дел. Зашедший после этого на квартиру болевшего Нахимова с поздравлением Меншиков сообщил ему, что царь пожаловал по 100 рублей серебром тяжелораненым, и поручил распределение этих денег Нахимову.

Сам вице-адмирал Корнилов получил орден Святого Владимира 2-й степени «за отличные распоряжения при военных действиях Черноморского флота». Что касается командира отряда пароходов контр-адмирала Панфилова, то он был удостоен звездой Святослава 1-й степени «за отличную храбрость в сражении с неприятельским пароходом, благоразумные распоряжения и быстрые исполнения оных при окончательном истреблении пароходами неприятельских судов и при отводе в Севастополь сильно избитого корабля “Императрица Мария”».

Младшему флагману эскадры контр-адмиралу Новосильскому было присвоено звание вице-адмирала, а командир героического «Парижа» Истомин стал контр-адмиралом. Получили награды и другие офицеры – участники сражения. Все участники были награждены медалью на георгиевской ленте.

Помимо этого император прислал по 4 Георгиевских креста на 10 матросов (всего 250 крестов) и всем участникам сражения годовое жалование не в зачет. По старой русской традиции Нахимов приказал матросам самим избрать достойных. Их оказалось больше, чем крестов, даже когда из списка исключили штрафованных. Пришлось бросить жребий. На церемонии вручения «Георгиев» 20 декабря список достойных был оглашен полностью – с указанием тех, кто остался без наград за их недостатком. После этого Нахимов дал обед избранным на своей квартире и сказал, что они должны служить примером для товарищей, которые заслужат награды в следующем сражении. К сожалению, история сохранила нам не много имен матросов – героев Синопа, а ведь их были тысячи! Данила Беликов, Дмитрий Семенов, Герасим Мельников, Иван Ильин, Михаил Гончаров, Никита Бондарцов, Егор Бажов – вот лишь некоторые из длинного перечня тех, кто своим потом и кровью добыл синопскую победу.

Затем город дал обед в честь героев Синопа. Тысяча матросов праздновала, сидя за накрытыми столами на площади между клубом и Графской пристанью (ныне это площадь Нахимова!). Остальным пяти с половиной тысячам матросов выдали деньги для празднования в казармах. Для матросов устроили молебен, а караимский раввин обратился к ним с приветствием. После тостов за царя и генерал-адмирала матросы пили за здоровье Нахимова. Для офицеров обед на 180 человек устроили в клубе. Сам Нахимов по болезни там не присутствовал, офицеры подняли за него тост, а после обеда толпа с полупьяными мичманами пришла поздравить Нахимова прямо домой. Вице-адмирал, выйдя на крыльцо, благодарил граждан, но мичманов пожурил за такую выходку.

Много разговоров ходило в те дни насчет того, почему Меншиков не пришел в Морское собрание на чествование офицеров флота, а уехал с адъютантами осматривать сухопутные укрепления Севастополя. Думается, что причину следует искать не в какой-либо личной неприязни князя, а в том, что в Синопе помимо военной победы он видел большой политически проигрыш, в котором был виноват во многом сам, причем этот проигрыш грозил России большими бедами, что вскорости и произошло. Да и по складу своего характера был князь не любителем товарищеских застолий. Впрочем, несколько дней спустя Меншиков все же присутствовал еще на одном торжественном мероприятии в честь Синопа, но в более узком кругу, где собрался лишь адмиралитет и командиры кораблей.

Успех одних, как известно, часто рождает зависть иных, причем чем блистательнее успех, тем более злобна зависть и искушенней интриги. Едва Нахимов вернулся из Синопа, как вокруг него стали виться интриги и распространяться всевозможные сплетни.

В этот период в петербургских салонах ходила сплетня о якобы существовавших трениях между Нахимовым и Корниловым. Последний рассказал другу Нахимова, известному адмиралу-гидрографу Рейнеке, что в письме к нему адмирал Матюшкин сообщил весть, услышанную от Н. Пущина, что ссора Нахимова и Корнилова вредит службе. Эта весть достигла ушей великого князя Константина Николаевича, в ту пору генерал-адмирала российского флота. Великий князь весьма встревожился этим известием. Одним из первых он задал вопрос прибывшему из Севастополя курьером в столицу полковнику:

– За что Корнилов и Нахимов ссорятся?

Сколков лишь недоуменно пожал плечами:

– Первый раз об этом слышу, ваше высочество!

Николай I также оказался недоволен якобы существовавшими трениями между двумя моряками. Больной Нахимов, узнав об этих слухах, еще больше занемог. Рейнеке, чтобы успокоить друга, написал ему, что, скорее всего, сплетни достигли столицы через морских курьеров, и просил позволения написать знакомым морякам в Петербург, чтобы их рассеять.

Конечно, некоторое неудовольствие тем, что Корнилов вмешивается в его обязанности, Нахимов иногда испытывал. Адъютант Корнилова лейтенант Жандр впоследствии отмечал, что «…нашлись люди, которые стали жужжать Нахимову, что Корнилов распоряжается его эскадрою, как своею, – и самолюбие флагмана, старшего в чине, заговорило на мгновенье. Вот источник носившихся в то время слухов о несогласиях между двумя всеми уважаемыми адмиралами. По моей специальной обязанности я часто был посылаем к Нахимову, хорошо знакомому мне лично, и могу утвердительно сказать, что оба адмирала слишком горячо любили службу, слишком свято понимали свой долг для того, чтобы из пустого тщеславия не помогать друг другу в общем деле – пользе и чести России». Жандр вспоминал, что сам Павел Степанович просил Корнилова не стесняться отдавать указания по эскадре на рейде и только сообщать, в чем дело. В свою очередь, начальник штаба Черноморского флота и портов не менее двух раз в неделю ездил на корабль Нахимова, часто обращался к нему за советами, направлял для отзыва подготовленные штабом документы. Завершал Жандр свои воспоминания по этому вопросу следующими строками: «…Павел Степанович, считая впереди всего пользу Черноморского флота, всегда с радостью содействовал Корнилову. Таким образом, дружеские отношения адмиралов укреплялись, и в продолжение всего лета 1854 г. Нахимов был принят как родной в семействе Владимира Алексеевича…»

Сам Нахимов был очень опечален опутавшими его сплетнями. В своем письме он огорченно отвечал Рейнеке: «Любезный друг Миша! И меня крайне огорчила эта сплетня или, лучше сказать, гнусная клевета. Тем более она меня тронула, что я был сильно болен. Напиши, дорогой мой друг, и Матюшкину и Пущину, во-первых, что никто столько не ценит и не уважает самоотвержения и заслуг вице-адмирала Корнилова, как я, что только он один после покойного адмирала может поддержать Черноморский флот и направить его к славе; я с ним в самых дружеских отношениях, и, конечно, мы достойно друг друга разделим предстоящую нам участь; а во-вторых, что если бы в настоящее военное время назначили бы на место Владимира Алексеевича даже Матюшкина или Пущина, людей, которых я нисколько не ценю и не уважаю, то и тогда каждый из нас