Морской царь - Евгений Иванович Таганов

— Так вот почему вы их не хотите к себе! Ничего не желаю слушать, сам с ними разберусь, без вашей корысти! — не на шутку рассердился Рыбья Кровь.

Со сбором «верных» улусов попросил тоже повременить до весны, когда стрижка овец не приведёт к уменьшениям отар — главному подношению кутигур своему кагану.

Агапий смягчил настроение князя сообщением, что из Вохны движется большой обоз с макрийским зерном, льном и мёдом, да и вообще торговые пошлины принесли существенную прибавку в войсковую и княжескую казну.

В свою очередь и советникам не терпелось узнать у Дарника про ромейское посольство, много ли те привезли казны, и за что? Князь, как мог, уклонился от ответа, не желая связывать себя опрометчивыми признаниями и обещаниями. Спрашивали и про тудэйцев. Тут, разумеется, особой прибыли Дарполю никто не ждал, просто любопытствовали, доволен ли он своим зимним походом.

— Доволен и даже очень, — отвечал Дарник. — Теперь у нас надолго есть место, где каждый дарполец может добыть себе воинскую славу. Завтра же будет объявлено, что любой желающий может отправиться туда и заслужить там двойное жалованье.

Наместник регулярно снабжал князя своими посланиями, поэтому Дарник был хорошо осведомлён о текущих делах столицы. И после общего заседания ещё долго беседовал с тиунами с глазу на глаз, не столько вынося решения, сколько получая от служивых людей задания на эти решения.

До своих хором он добрался уже в темноте. Княжеские горницы сияли от множества восковых и сальных свечей. «Курицы» смотрели с напряжённым ожиданием, кроме света хоромы преобразились и со своей обстановкой — добавились резные лари, сиденья с подушками, ковры, шёлковые ткани, серебряные кубки и блюда, мечи и секиры с золотой и серебряной инкрустацией, всевозможные безделушки из дорогих поделочных камней, бронзы и кости. «Ну как??!» — был безмолвный вопрос шестиголового «исчадия добра», как он про себя стал недавно называть Курятник.

— Всё очень красиво и замечательно, — уступчиво похвалил князь. — Вот только этим богачеством вы лишили моё войско скромности. Окружая себя самыми простыми вещами, я тем самым не давал богатеть и тщеславиться моим воеводам. Теперь же, глядя на мои хоромы, все они тоже захотят жить в роскоши. А дорогое оружие точно нужно убрать. Я верю, что все вещи имеют свою память. Поэтому любое трофейное оружие это оружие проигравшего, и я его никогда при себе держать не должен.

— Но ты же хотел, чтобы все в Дарполе старались быть богатыми? — первой опомнилась Эсфирь.

— Да, тиуны, землевладельцы, мастера и купцы. Про богатых воинов и себя богатого я никогда не говорил.

— А твоё собственное мнение на этот счёт никого не интересует, — сердито заговорила стратигесса. — Будешь богатеть вровень со всем городом и войском. Через два года станешь жить в мраморном дворце и есть на золоте. А для твоих заумных бредней мы выроем тебе рядом с дворцом землянку и будешь рассуждать об этом там.

Первой захохотала Олова, за ней навзрыд засмеялись остальные «курицы», да так что по лестнице загремели сапоги караульных и в дверь всунулись их испуганные головы.

Рыбья Кровь и сам не удержался от смеха:

— Всё, всё, сдаюсь! Ваша взяла! Имею право на свою полную глупость!

Дальше их посиделки в тот вечер продолжались в не менее весёлом и увлекательном ключе. По завершению, когда стали расходиться, Милида шепнула мужу:

— Ты должен проводить Лидию, но потом обязательно, чтобы вернулся.

Самое замечательное, что и стратигесса ничуть не удивилась, что он проводил её до дома, и вела себя в его объятиях без обычной холодности. Получалось, что в его отсутствие «курицы» не только украсили хоромы, но и перевели его из разряда подростка, бегающего околицей по своим полюбовницам, в разряд солидного многоженца, которым можно и нужно управлять, дабы обезоружить любые злые языки.

Засыпал он, бережно обнимая Милиду за её огромный живот.

3.

На весь следующий месяц жизнь в Дарполе под влиянием херсонеского посольства приобрела ярко выраженный ромейский оттенок. Вся ромейская община, ученики детской и воеводской школ, толмачи-иудеи, сами воеводы, продавцы на торжище — все заговорили или пытались говорить на чистом ромейском языке. Жёны и наложницы ромеев стали у остальных женщин пользоваться особым почётом, только из-за того, что могли научить двум десяткам новых ромейских слов. У посольских людей за бешеную цену раскупалось всё, что было изготовлено в Херсонесе: одежда, обувь, любые вещицы. Даже причёски и острижка бород стали один к одному, как у херсонесцев. А на ипподроме специально для гостей были проведены состязания по бегу, прыжкам и метанию вдаль копий и дисков.

Вершиной сего поветрия стала трагедия «Царь Эдип», которую перед князем с воеводами и высокими гостями показали подростки из школы стратигессы. В Воеводский дом в тот день набилось больше ста человек, для тех, кто не поместился, показ пришлось повторить ещё на следующий день.

Эту трагедию Лидия обнаружила в сундуке, подаренном князю Ислахом. Каким образом связка древних свитков из Романии оказалась в Хорезме, понять было затруднительно, впрочем, как и то, как ромейские свитки с религиозными и военными трактатами очутились тридцать лет назад в дарникской Бежети. Вот уж поистине кто-то развозит по миру шёлк и золото, а кто-то за неменьшую ценность считает сундуки с людскими сочинениями.

По настоянию стратигессы Рыбья Кровь дважды ещё летом прочёл эту трагедию, но совсем не обнаружил того высокого смысла, который Лидия находила во всём этом обмене высокопарными словами. Не ждал ничего хорошего и от зрительного показа трагедии, тем более от словенских мальчишек-сорванцов, которые правильно произнося заученные слова, мало понимая их смысл. Однако результат вышел неожиданным. Собравшиеся ромеи слушали тонкие мальчишечьи голоса, затаив дыхание. Что это было: воспоминание о прежней херсонеской жизни, гордость за знаменитый древний миф, или, в самом деле, увлечённость самим показом-пересказом? А как в конце все они восторженно хлопали и кричали одобрительное.

— Вот уж никогда бы не подумал, что попаду у вас здесь в театр! — с чувством произнёс, выходя из Воеводского дома, Сабинос.

Позже в узком кругу с воеводами, послами и «курицами» все насели на князя, чтобы он тоже высказался по увиденному. Он и высказался:

— Думаю, эта трагедия написана скорее женщиной, чем мужчиной. Только женщина может так