Флетчер и мятежники - Джон Дрейк

К счастью, Клауд был тертым старым торгашом, проделывавшим подобное с дюжину раз, что до меня, то для меня это дело привычное. Мы быстро сошлись на том, что я останусь на веранде, принимая гостеприимство Уайтфилда (то есть в заложниках), пока Клауд вернется на корабль за ящиком мушкетов, чтобы показать качество предлагаемого товара. Но основная часть груза останется на борту, пока мы не ударим по рукам и не получим деньги.

После этого дела пошли на лад. Клауд отбыл на лоцманском боте, Уайтфилд улыбнулся, Мочо улыбнулся, мы все уселись, нам принесли еды и еще рому. Хьюз пришел в себя и беседовал учтиво, как бедный священник в гостях у богатой вдовы, если не считать девиц, которые все еще обмахивали его веерами и расчесывали его длинные седые волосы, чтобы успокоить. И разумеется, каждая душа здесь обращалась с ним как с королем, так что, когда он говорил, все замолкали и слушали.

По-хорошему, он должен был быть занудой из зануд, ибо без умолку долдонил об отмене рабства, не говоря ни о чем ином. Казалось, он выучил наизусть каждое слово, когда-либо сказанное на эту тему в Палате общин, и обильно их цитировал. Но он обладал поразительным даром краснобайства, за что, полагаю, и заслужил уважение маронов. Он был из тех актеров, что могут сделать интересной любую реплику. Его голос то повышался, то понижался, и мароны подбирались все ближе и ближе, чтобы слушать: сотни смуглых лиц, сотни фигур, сидевших на корточках в песке; они повторяли его слова, нараспев бормотали что-то меж собой, и их низкие голоса рокотали, отдавались эхом и затихали.

Должен признаться, мне нравилось его слушать. Он был безумен как шляпник, но безумец рассудительный, если вы понимаете, о чем я. Можно было почти поверить в ту чушь, что он нес, — про братство, свободу и все такое, — хотя он и подпортил впечатление, когда перешел к своим планам касательно ямайских плантаторов и их семейств.

Клауд отсутствовал больше часа, поскольку воспользовался случаем, чтобы укрепить наши позиции. Он приказал спустить на воду и снарядить баркас, установив на носу медную четырехфунтовую пушку. И привел с собой дюжину вооруженных людей. Разумеется, все это было лишь для вида: теперь им понадобилось бы десять секунд, чтобы перебить нас всех, а не пять. Но человеку становится веселее, когда рядом несколько дружеских лиц, и я определенно почувствовал, как воспрял духом, когда Клауд с трудом взобрался на пляж, а за ним — половина команды бота с ящиком мушкетов и несколькими бочонками пороха и пуль в придачу.

Уайтфилд и Мочо вскочили и велели вскрыть ящик, а Хьюз благодушно улыбался и наблюдал. На свет извлекли новенькие мушкеты, и десятки людей ринулись вперед поглазеть. Их собственные ружья были старыми и изношенными, с тонкими стволами, которые, казалось, вот-вот разорвутся, оторвав пальцы левой руки. И были они всех мастей и размеров: от охотничьих ружей в шесть футов длиной до старинных испанских карабинов с внешними боевыми пружинами. Большинство из них за уставной мушкет «Тауэр» родной матери глотку бы перерезали.

Один из них должным образом передали Хьюзу на осмотр, и он неуклюже попытался взвести курок и щелкнуть им, чтобы проверить замок. Но позже, когда мы принялись торговаться о цене за весь груз, он явил еще один из своих талантов. Он был чертовски хорош, почти как я, даже не имея преимущества в виде достаточного числа людей, чтобы прирезать меня, если дело пойдет не по его. Вдобавок ко всему, для человека, похожего на проповедника, он обладал поразительными познаниями в предлагаемом товаре.

— Вы должны серьезно уступить в цене, мистер Флетчер, — сказал он, заглядывая во вскрытый ящик, — ибо я вижу, что ваши мушкеты поставляются со штыками, в которых у моих последователей нет нужды. А что до готовых патронов, то они бесполезны без патронных сум, — коих вы не предоставили, — чтобы уберечь их от дождей!

Кроме того, он хотел знать, сколько запасных шомполов мы предоставляем бесплатно, и сколько пачек кремней, и свинца в слитках, и пулелеек, и пружинных тисков, и отверток, и так далее, и так далее, и так далее.

Я видел, что Клауд растерялся. Не будь меня там, Хьюз снял бы с него штаны и вымазал бы ему яйца дегтем. Но я пожал плечами и сказал Хьюзу, как мужчина мужчине, глядя прямо в глаза, что у нас есть другой покупатель среди черномазых лягушатников в Санто-Доминго, и если ему наш товар не нужен, то я знаю, кому он понадобится! Уайтфилду и Мочо это ни капельки не понравилось, и среди маронов пронесся сердитый ропот, словно ветер по полю с пшеницей (еще один опасный момент, но тут нужно либо держать себя в руках, либо уступать). Разумеется, все это был блеф, и Хьюз, черт побери, почти догадался об этом, но я выдержал его взгляд, и в конце концов он засомневался и отступил.

В итоге к вечеру (который на Ямайке опускается как занавес, без всяких сумерек) мы заключили сделку, оставившую обе стороны довольными, а я более чем утроил свои скромные вложения в особый груз Клауда. Мы расстались друзьями, и мы, моряки, вернулись на ночь на борт, договорившись выгрузить товар назавтра.

На следующее утро мы должным образом обменяли наш товар на оговоренную сумму, которую Хьюз лично отсчитал в свежеотчеканенном французском золоте, и сие я записываю как начало моего успеха в качестве торговца скобяным товаром на прекрасном острове Ямайка. [3]

Когда весь товар сошел на берег, мы вывезли на шлюпке якорь, отдали его на фарватере, обнесли якорный канат вокруг кабестана и, налегая на вымбовки, вытянули «Леди Джейн» на глубокую воду, чтобы поставить паруса. В последний раз я видел Хьюза, когда он стоял у самой кромки прибоя, торжественно махая рукой и приподнимая шляпу в окружении суетившихся смуглых девиц. Я думал, что славно от него отделался, но ошибался.

Два дня спустя я уже обосновался на берегу и осваивался в роли коммерсанта. Клауд выгрузил свой основной груз в порту Монтего-Бей, городке размером с большую корнуоллскую рыбацкую деревушку, бывшем третьим по величине на острове. Он раскинулся в прелестнейшей бухте, имел пристани и склады, пару церквей, ратушу, здание суда, тюрьму и работный дом. Это было опрятное и миловидное место, состоявшее в основном из обычных беленых деревянных домов с большими верандами для тени — пьяццами, как их тут называли.

Для меня это было