Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

— Полковник, — сказал Максимилиан, — нас, кажется, уже ждут.

— Ну так едем, — ответил Волков и дал лучшему своему коню шпоры.

На поле вышли все, кто был в лагере. И Брюнхвальд, и Эберст, и Кленк, и фон Реддернауф, и Роха с Рене. Но вот что действительно удивило Волкова, так это даже не то, что приехал из-за реки, из построенного им лагеря, Хайнквист, а то, что с ним прибыл и капитан его артиллерии Пруфф. «Что они все затевают? Даже Пруфф бросил пушки?»

Солдаты при полном вооружении, офицеры в самых лучших доспехах и одежде. Построились все в огромное каре без одной стенки, посреди каре стол зачем-то поставлен. У стола стоят старшие офицеры. Брюнхвальд, Эберст, Кленк и Мильке.

Барабаны, как Волков появился у первых линий солдат, стали бить изо всех сил «готовься». Трубы взревели, играя сигнал «внимание, услышать всем». Солдаты застучали о кирасы оружием. Волков остановился, стал оглядываться. За ним встала вся колонна из его охраны.

— Вам надобно к столу, — поравнявшись с командующим, сказал Максимилиан.

Волков посмотрел на него с осуждением, ему не нравилось, что его знаменосец знает, что происходит, а он нет. Тем не менее он поехал вперед, как и предлагал ему Максимилиан. Подъехал к столу.

К кавалеру тут же подбежал Мильке и сказал:

— Господин полковник, вам придется спуститься с коня.

— Слезть с коня? — Волков еще больше озадачился.

Он посмотрел на Брюнхвальда, а тот кивнул: спускайтесь, спускайтесь, друг мой. А барабаны все бьют, солдаты гремят оружием и доспехами. Волков не любил участвовать в том, что ему неведомо или непонятно, но, кажется, все собравшиеся, включая и солдат, ждали, что он слезет с коня. Да и Брюнхвальд со всеми заодно. Кавалер нехотя перекинул ногу. Мильке не побрезговал — подбежал, учтиво придержал ему стремя.

Полковник слез с коня. И тут шум стал стихать, барабаны, как по команде, смолкли. А Мильке подошел к столу и заорал так, что было слышно во всех полках, даже в последних рядах:

— Рыцарь Божий Иероним Фолькоф фон Эшбахт, коего многие прозывают Инквизитором и Дланью Господней, говорю вам, что все солдатские корпорации вверенных вам полков, все корпорации ландскнехтов, что стоят тут на поле, все корпорации кавалеристов и корпорация артиллеристов приняли решение, которое было единогласно одобрено и советом офицеров… — Тут Мильке сделал паузу и поглядел на Волкова, чтобы видеть реакцию кавалера. И уж после продолжил так же громко, как и начинал: — И решение корпораций солдатских таково: Рыцарь Божий Иероним Фолькоф фон Эшбахт пусть произведен будет в чин генеральский. Ибо другого генерала нет, а полковнику войском с другими полковниками командовать несподручно.

При этих словах Мильке откинул материю со стола и взял с него ленту белоснежного шелка с золотым позументом, скрепленную на концах золотой брошью.

Волков даже еще не понял, что происходит, а Максимилиан бросил перед ним на землю подушку и тихо сказал:

— Встаньте на колено, кавалер.

Полковник растерянно взглянул на своего знаменосца и просьбу выполнил — не без труда поставил колено на подушку. Сказать, что он был удивлен, было бы мало. Он был поражен такой неожиданностью. И лишь одно вертелось у него в голове: «Не сочтут ли меня самозванцем? Патента хоть от какого-нибудь государя у меня нет на такой чин. Точно обзовут самозванцем».

А тем временем Брюнхвальд, Эберст и Кленк взяли у Мильке ленту и, неловко все вместе неся ее, подошли к Волкову. Остановились.

— Поднимите правую руку, господин полковник, — сказал ему Мильке.

Волков послушно поднял правую руку, и офицеры через нее надели на него ленту, не расстегивая брошь.

— Вставайте! — сказал Мильке. — Скажите, что благодарны корпорациям.

Удивление, вернее, обескураженность, что поначалу овладела Волковым, проходила, он бы не был хорошим бойцом и командиром, не умей брать себя в руки. Опираясь на руку Максимилиана, кавалер встал.

— Добрые люди, спасибо вам за оказанную честь. Уж не опозорю ваш дар, — он разгладил на груди ленту, — ни трусостью, ни каким другим бесчестьем. И не будет у меня дара более ценного, чем ваш. Храни вас Бог!

Мильке взмахнул рукой — и взревели трубы, застучали барабаны, грохот доспехов и железа понесся над полем вместе с криками:

— Эшбахт! Длань Господня! Эшбахт!

Офицеры стали подходить к кавалеру и кланяться, поздравлять его. А Волков всем жал руки, всех обнимал, даже тех, кем по делам их доволен не был.

— Это вы придумали? — спросил он тихо, когда обнимал Карла Брюнхвальда.

— Рад бы сказать, что я, — отвечал тот, — но не привык присваивать чужие заслуги. То штабиста вашего нового затея. Он еще в первый день, как поступил к вам на службу, стал говорить, что полковнику другими полковниками командовать нельзя, всякий раз может склока случиться. И он прав.

— Думаете, не зря я взял молодца этого на службу?

— О, — Брюнхвальд изобразил восхищение, смешанное с опасением, — этот далеко пойдет. Прыток.

Товарищи засмеялись.

Что ж тут скажешь, Волков, конечно, все никак не мог в себя прийти, гладил и щупал шелк ленты. Он представлял, как великолепно будет смотреться она на хоть и потрепанном, побитом, но все еще прекрасном доспехе.

Ну никак он не ожидал такого от своих людей. Думал, что его жесткость с солдатами, его требовательность к офицерам уж точно симпатий к нему не вызывает ни у одних, ни у других. А тут вон как все обернулось. Возможно, сыграло роль то, что победа над хамами случилась сразу, как только он взял бразды правления в свои руки. И была она, спасибо Агнес, весьма легка и почти бескровна. А может, благосклонность подчиненных случилась потому, что взял он у врага большую добычу и каждый, даже самый последний возница в лагере, теперь ждал своей доли.

Все равно это удивляло Волкова. Дело-то было редкое. Помнится, когда он был молод, еще в южных странах, его рота лишилась капитана. Он не был убит, не был ранен, он сбежал с ротной казной. И поймать его не смогли. Лейтенанту, заместителю капитана, естественно, доверия не было никакого. А командир требовался, командир всегда нужен. Тогда представители корпораций собрались и выбрали нового капитана, и оставшиеся офицеры роты безоговорочно приняли выбор солдат. Но выбирали-то капитана, не генерала.

Кавалер опять думал о том, что в его земле недруги обязательно и с удовольствием окрестят его выскочкой и самозванцем. Но отказаться теперь от чина, снять прекрасную перевязь было невозможно. Это все равно что плюнуть в своих солдат и офицеров. Ну что ж, сделано