Песни служителей Адхартаха: призыв - Андрей Кот

– Откуда он у вас? – спросил Амори.

Матильда грустно посмотрела на него. Вся ее безумность и капризность исчезли, и осталась только несчастная женщина с печальными голубыми глазами.

– Я же говорила, что я благородная дама… Я помню детские воспоминания, где я маленькой девочкой бегу вприпрыжку по каменному коридору с высокими сводами и выбегаю в широкий сад, а за мной бежит какая-то богато одетая дама. Красно-желтые флаги, развиваются на высокой башне. Я смутно вижу перед глазами красивую церковь, богатый алтарь и распятие Христа, сияющее золотым огнем, когда утренние лучи пробивались сквозь мозаичные стекла внутрь и освещали помещение разноцветными огнями. Я не забыла, как замирало мое сердце. В тот миг мне казалось, что сам Бог спустился ко мне.

Голос женщины предательски задрожал. Несколько мгновений она помолчала, пытаясь взять себя в руки. Слушатели почтительно ждали, не торопя ее расспросами.

– Одним вечером ко мне вбежала та дама из моих воспоминаний. Я не помню ее лица, а лишь ее красивое платье, но мое сердце подсказывает, что она была моя мать. Она в спешке обняла и поцеловала меня. После ее ухода появились двое: монах и еще один мужчина. Он-то и забрал меня с моим младшим братиком из замка.

Матильда всхлипнула.

– Мои остальные воспоминания связаны с жизнью среди бродячих жонглеров. Днем они давали представления, а ночью рыскали в поисках легкой наживы. Я сражалась за кусок хлеба с другими детьми, меня научили красть, а в одиннадцать лет я убила первого человека – пьяницу, который захотел со мной позабавиться. По сей день я не могу забыть, его трясущихся рук и похотливых слов, которые он бормотал, волоча меня в свою повозку. Как только он бросил меня на пол и принялся стягивать с себя одежду, я всадила его же нож в его булькающий вином раздутый живот, и с удовольствием наблюдала, как застывает на моих глазах его мерзкое лицо. С тех пор я не расстаюсь с этим оружием, и если наступает момент отчаяния, я достаю его и любуюсь кровью той мертвой сволочи.

Она расхохоталась, каркающим смехом, сунула руку под соломенный тюфяк своей кровати и показала гостям ржавый нож.

– Все это время я должна была быть сильной, потому что я присматривала за своим младшим братом. Ги, я звала его так, родился с горбом на спине, и потому все вокруг задирали его. Говорят, что за уродливой внешностью часто прячется красота души, но это точно не про моего брата. Его душа была чернее самой темной ночи. Чем больше я старалась дарить ему заботу и оберегать от нападок остальных, тем больше он озлоблялся и видел во мне причину своих несчастий. Зря я тешила его самолюбие сказками о высоком рождении. Помню, когда в очередной раз я отбила его от обидчиков, он вместо благодарности бросился на меня с кулаками.

Единственно, в чем ему нельзя было отказать, так это в бесшабашной, безумной храбрости и стойкости. Все мальчишки старались избегать схваток с ним один на один – не от страха перед его силой, а из-за его безумной решимости идти до конца, невзирая на боль и раны. Злясь из-за его превосходства над собой, они подкарауливали его и разделывались с ним толпой.

Присматривала за нами бывшая танцовщица, старая Хло, обычно никто и имени ее не знал, все просто звали старуха или карга. Не стоит думать, что она была заботливой нянюшкой или заменила нам мать, но в самые трудное время она все же не давала нам околеть от голода и холода, как собакам, разрешая иногда спать в ее повозке. Пожалуй, поэтому она единственный человек, кого я вспоминаю без лютой ненависти.

Я часто допытывалась до нее, желая узнать, кто мы и откуда, но всякий раз она обрывала меня, называя мои воспоминания нелепыми выдумками.

“Вы – детки моего непутевого сынка, сгинувшего в канаве много лет назад”, – кричала она мне.

Я не верила, расспрашивала ее снова и снова. Но напрасно.

Но все же однажды, она, по-видимому, чувствуя приближение смерти, позвала нас с братом к себе в повозку. Вечер вторил ее чудовищной истории и грохотал раскатами грома и поливал дождем, будто само небо бушевало страстями, подобно тем, которые обуревали нас в тот миг.

По словам старухи выходило, что однажды к ним в лагерь пришел монах, который за вознаграждение уговорил сына Хло забрать двух детишек соседнего замка. Монах предупредил, что старуха и ее сын должны держать язык за зубами, иначе расплата будет неминуемой. Вечером монах встретил повозку жонглера в установленном месте и провел в замок, где передал ему детей.

“У моего сынули вечно были беспокойные руки, – продолжила Хло, избегая встречаться взглядом со мной и братом. – Он улучил момент и прихватил одну вещицу из вашего дома. Мне-то он соврал, что, дескать, решил, что пригодится детям, когда вырастут, если захотят узнать о себе побольше. Но я думаю, он хотел просто продать подороже.”

Старуха вынула тогда этот удивительный сундучок с ключом, и, пока мы его крутили в руках, продолжила.

“Внутри среди свитков лежала золотая печать с гербом. Еле отговорила дурака кому-нибудь ее показывать, а то он решил ее тут же продать подороже. Все хотела уберечь его от виселицы. Но видно, кому суждено утонуть – того не повесят. Через день нашли его мертвым в канаве у дороги с раной в боку, вот и остались вы на моей шее. Хотя по сей день удивляюсь: ведь безобидный он был, в драки никогда не влезал, кому он помешал?”

Большего мы не добились от старухи: на все наши вопросы о родителях и семье она только неопределенно хмыкала и пожимала плечами.

Несколько дней после разговора Ги вертел этот сундучок, рассматривал неизвестные закорючки на свитке (читать-то нас господь не сподобил) да потом все же плюнул и в сердцах швырнул все мне.

– На, держи. А мне это не нужно. Я ухожу и при помощи печати отыщу тех, кто забрал у меня то, что принадлежит по праву.

Я пыталась его отговорить, но он был непреклонен. Я поняла, что после того, как он узнал правду о своем рождении, ничто не в силах было удержать его. Я сдалась.

– Хорошо, иди, но знай, я всегда буду ждать тебя.

Он пренебрежительно расхохотался.

– Не стоит. Я не вернусь за тобой. Да и зачем? Тебе больше подходит жизнь здесь – танцевать и