Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

на радость графу и горцам, упасть с лошади да сломать себе шею. Встрепенувшись после очередного приступа дремы, он все-таки слез с коня и сел в карету к Бригитт. С ней рядом. Только лишь сел, только лишь за руку взял ее, так и уснул сразу, даже не заметил, что, к радости красавицы, упала его голова к ней на колени, а она, довольная таким событием, гладила его волосы и улыбалась. И даже по нужде не ходила всю дорогу, хотя и надобность такая была.

…У поворота, за милю от города, Максимилиан всех остановил, к радости госпожи Ланге, разбудил его:

— Господин генерал, Мален.

Злой от дневного сна, он вылез из кареты, осмотрел людей, подошел и каждому говорил о том, что тому надобно делать. Гвардейцам:

— От пыли отряхнитесь. Выглядеть красиво всем.

Максимилиану:

— Прапорщик, разверните мое знамя. Поедете сразу за мной.

Оруженосцу:

— Фейлинг, коня мне. И господа пусть приведут себя в порядок.

Епископу и брату Семиону он все еще в Эшбахте объяснил.

— Святые отцы, вы знаете, что делать, отсюда до города идите пешими.

Сам сел на коня, Бригитт уже вернулась к карете, Ёган помог ей.

Святые отцы вышли вперед и двинулись по дороге, как и просил Волков. Он последовал за ними, а за ним Максимилиан с его штандартом. После все остальные.

Не преодолели они и половину пути, как пара стражников вышла из городских ворот, загнала в город торговцев, что стояли у входа, и стала толкать тяжелые створки. Волков знал, что так будет, горожане не осмелятся противиться пожеланию герцога. И когда он подъехал к воротам, те были заперты, хотя мост и не поднят. А на привратной башне собрались несколько стражников, и старший из них, видимо сержант, прокричал:

— Извините, господин, но бургомистр распорядился вас не пускать. Наш капитан велел закрывать перед вами ворота.

— А ты, подлец, знаешь, кого не пускаешь? — Максимилиан выехал вперед. — То сам кавалер Фолькоф, генерал архиепископа Ланна и полковник императора, меч Господа, опора Святого Престола, паладин, гроза горцев и победитель мужиков. И что же, ты не пустишь его, негодяй?

— Уж простите меня, господин генерал, но ворота перед вами я раскрыть не могу. Герцог не велел перед вами открывать ворота.

— А перед епископом новым велел герцог тебе запирать ворота? — крикнул отец Семион.

Теперь сержант стражи молчал, смотрел вниз, но ничего ни сказать, ни сделать не решался. Боязно было человеку: с одной стороны, герцог, бургомистр и капитан городской стражи запретили ворота отпирать, а с другой стороны, там великий воин под своим знаменем, со своими опасными людьми да еще епископ, попробуй не отопри. Тут бы всякий призадумался.

— Что же ты молчишь, добрый человек? — закричал ему брат Семион. — Неужто ты его преосвященство епископа города и графства Мален ко престолу его не пустишь?

— Не знаю я, что делать! — крикнул в ответ стражник. — Не велено господина фон Эшбахта пускать…

— Так ты его и не пускай, ты только епископа пусти…

— Так тогда и Эшбахт проскочит. Я лучше сейчас за ротмистром пошлю. Пусть он разбирается.

— А ну, стой! — первый раз рявкнул сам епископ. Рявкнул звонко и грозно, такой голос как раз хорош будет проповеди читать, в самых дальних уголках церкви его все расслышат. — Стой, нечестивец! Велю тебе сначала ворота мне открыть, а уже потом бегать за своими начальниками. А не откроешь, так отлучу тебя и жену твою на год от церкви за неуважение к сану святому, отлучу под тяжкую епитимью. Уж жена твоя тебе благодарна за то не будет. Отворяй мне двери, безбожник, немедля, а уже потом бегай за своими начальниками.

Смотрит сержант на епископа, и кисло ему на душе: епископ одет просто, как самый бедный монах, сразу видно — истый в вере человек. С таким не шути, он сам к себе строг и других не помилует. И сержант стражи решился: будь что будет, но такого попа лучше не злить.

— Простите, монсеньор, сейчас отопру.

Когда мимо сержанта проехал господин фон Эшбахт, сержант тяжко вздохнул, думая о грядущих неприятностях. А один молодой господин, склоняясь с коня, сказал сержанту:

— Не бойся, сержант, генерал за тебя похлопочет.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 44

⠀⠀

Как только въехали в город, кавалер велел Сычу:

— Езжай найди дом этой вдовы… Как ее там…

— Габен, — напомнил Сыч.

— Да. Узнай, там ли фон Эдель, если там, то подумай, как нам в дом попасть, не ломая дверей.

— Все сделаю, экселенц. Ёж, эй, Ёж, пошли, лопоухий, дело есть.

Как только они уехали, так и Курт Фейлинг попросился домой, хотя бы до утра. Волков его отпустил и поехал к родственнику купцу Кёршнеру. Ну а куда еще?

И как только генерал въехал в его двор, сам Дитмар Кёршнер и его жена Клара вышли во двор встречать генерала. Двор купца был большой, дом большой, конюшни большие. Куда еще мог податься кавалер со всеми своими людьми?

— Друг мой, дорогой родственник, уж не взыщите, что в столь поздний час я беспокою вас так нежданно, — сказал кавалер, обнимая широкие плечи купца, а потом и кланяясь низко хозяйке. — И вас, сударыня, прошу простить, но новому епископу еще нет постоя, первый день он приехал в город. — Он повернулся к отцу Бартоломею. — Монсеньор, дозвольте вам представить моих родственников.

Госпожа Клара с поклонами подошла к монаху, да и сам Кёршнер поторопился целовать ему руку. Волков видел, что и купец, и его жена сильно взволнованы. Да и монах тоже порозовел щеками. Простой монах-инквизитор еще не привык к своему новому сану, еще удивлялся он, что так ему радуются хозяева большого дворца.

— Его преосвященству негде пока жить, дворец бывшего епископа был его фамильной собственностью, а в приходе при кафедрале покои еще не подготовлены. Не обременит ли монсеньор вас, дорогие мои родственники, своим присутствием, пока покои для него не будут готовы? — попросил Волков, прекрасно понимая, что епископа и его самого в этом доме примут как самых желанных гостей. Для Кёршнеров все еще было большой честью принимать славного рыцаря, пусть даже и опального, и главного священнослужителя целого графства. И Волков продолжал: — Монсеньор епископ весьма скромен в своих желаниях и прост в жизни, он не обременит вас, дорогие родственники.

— Что вы, что вы говорите, дорогой вы наш родственник? — воскликнула Клара Кёршнер. — Для нас то честь великая, чтобы монсеньор епископ жил под нашей крышей. И мы будем просить, чтобы его преосвященство был у