Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

Да, именно так купчишки и думали. Они были уверены, что кантон его одолеет. И тут Фульман спросил с этакой вальяжностью важного человека, который из вежливости да боголюбезной скромности снизошел до просителя:

— И что же нам делать с этими деньгами? Уж не подскажете ли?

«Свинья, лавочник, силу почувствовавший. Эка спесь из него прет».

— Здесь две тысячи, употребите их на дело, уговорите совет отвести войну со мной, и еще вам восемь тысяч дам для того. Скажите, что невыгодна вам война, выгоден мир.

— Мы и сами знаем, что нам сказать надо будет, — заносчиво произнес Плетт. — Только боюсь, что никто нас не послушает, уж больно много обид вы нам нанесли.

А вот советник Вальдсдорф говорил с почтением, потому как был умнее своих товарищей:

— Вы уж простите нас, господин фон Эшбахт, но сейчас наши предложения о мире с вами в совете кантона будут неуместны и даже глупы. Господин Плетт прав, уж очень много обид вы нанесли нашей земле. И совет земли выделил уже деньги на войну, разве ж ее теперь остановить?

«Вот тут ты, толстяк, прав, коли деньги на войну есть, так войне быть, наемники деньги никогда обратно не отдадут».

— А еще наш новый консул, — все так же высокомерно продолжал Фульман, — сам господин Райхерд. Он человек твердый и непреклонный.

— Райхерды род в нашей земле древнейший, — подтвердил Вальдсдорф, — он не отступит. И посему просьбу вашу мы исполнить не можем.

— Жаль, — сказал кавалер, беря мешок с деньгами и вставая. — А ведь я мир вам предлагал, господа.

Купцы и советник снова переглянулись, и снова в их взглядах была насмешка над ним.

— Мы ничего не можем сделать, — повторил толстяк, разводя руками и изображая сочувствие на круглом лице.

Волков вышел на улицу, неся в руке мешок со своими деньгами. Купчишки денег не взяли! Виданное ли дело? Да еще отказали с насмешками. Но разочарован он не был. Нет, не был. Идя предлагать мир, он был уверен, что купчишки станут над ним смеяться. Так и вышло. Были они и высокомерны, и заносчивы. И это было хорошо. Хорошо. Потому что поганые лавочники уверены, что кантон его одолеет. Уверены так, что имущество свое поставить на победу родной земли могут. А значит, они, купчишки, первые в мире шпионы и соглядатаи, о его планах, о его приготовлениях ничего не знают. Знали бы — так заносчиво себя не вели бы.

Еще раз поговорив с купцом Гевельдасом и вновь пообещав ему казни и муки, если он не сыщет нужных барж, Волков поехал на свой берег. Не успел вылезти из лодки, как по причалу к нему уже бежал и на ходу кланялся архитектор господин де Йонг.

— Вот как кстати я вас увидел, господин генерал, — сказал он, подбегая. — Поздравляю вас с таким знатным чином.

— Да-да, спасибо, друг мой. — У Волкова и говорить сил уже не было, он даже не поел у купца, хоть тот и приглашал. Но с молодым архитектором нужно было перекинуться парой слов.

— Госпожа Ланге только что сказала, что задумали вы строить дом на берегу реки.

— Да, — кивнул кавалер, устало усаживаясь на сложенные на пирсе мешки, чтобы дать ноге отдохнуть.

— И когда же вы пожелаете посмотреть рисунки домов?

— Я ничего смотреть не стану, — отрезал кавалер. — Хозяйкой дома будет госпожа Ланге, пусть она сама себе и смотрит.

— Ах вот как? Она мне об этом ничего не сказала.

— Да, хозяйкой станет она, а вы сделайте хороший дом. Дом, в котором все будет: и конюшни, и каретный сарай, и все-все-все… И уложитесь в… — он мгновение думал, — в восемнадцать тысяч талеров. — Волков обещал Бригитт двадцать, но знал, что ловкий строитель, потратив всю сумму, все равно будет просить еще, на недоделки. И поэтому сказал строго: — Слышите меня, де Йонг? Восемнадцать тысяч!

— Я все понял, господин генерал.

— И это не все. Скоро, может уже через день, тут, в моей земле, будет тысяча человек.

— Тысяча человек? — удивился де Йонг.

— Вы разве о том не слышали? — в свою очередь удивился Волков.

— Ну, ваш управляющий говорил мне, что прибудут люди, но я думал, что тысяча человек — это фигура речи…

— Нет, это не фигура речи. Это тысяча душ людей, которым надобно помочь с жильем, иначе зиму переживут не все. Зимы здесь, в предгорьях, вовсе не мягкие.

— Это я знаю, — кивал архитектор, кажется, он был доволен, — знаю.

— До ноября нужно будет построить хоть две сотни каких-нибудь лачуг, чтобы были очаги для готовки пищи и места для сна.

— Да-да, я понимаю. — Кажется, архитектор был счастлив, что работа у него не заканчивается.

— Найдите моего племянника, приходите вечером ко мне оба. Надо будет посчитать, сколько требуется леса и прочего для этого.

— До ужина будем у вас, — обещал архитектор.

А кавалер с трудом встал с мешков и направился к карете. Как хорошо, что взял у Бригитт карету. Сил влезть на коня у него сейчас просто не оставалось. Только опозорился бы перед своим выездом.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 48

⠀⠀

А с женой вдруг произошли перемены. Монахиня, что ли, ее научила. Раньше была Элеонора Августа к нему спесива до брезгливости. А тут вдруг ласкова и заботу свою всячески выказывала. Вышла во двор встречать супруга, лишь услыхав крики мальчишек, что господин едет, и пошла к нему сама, переваливаясь по-утиному и придерживая большой живот, когда он вылезал из кареты. И обниматься полезла. Бригитт в стороне стояла, едва улыбку сдерживая.

А жена стала сама слугами распоряжаться да покрикивать на них взялась, прямо хозяйка имения:

— Не стойте столбами, олухи, несите господину воду мыться. Одежду чистую. Еду… Мария, что там есть у тебя? Неси все на стол!

— Ванну, — сказал Волков, обнимая жену не шибко крепко, — ванну принять хочу.

— Слышали? Петер, Матиас, таскайте воду, дрова, готовьте господину ванну. Эй, Гюнтер, ты новый лакей господина, где его вещи? Второй день сидишь, бездельничаешь, отдал бы вещи господина прачке.

Всем работу нашла быстро. И сама дочь графа, изредка бросая косые взгляды на Бригитт, усадила мужа в кресло у стола, стала помогать ему снимать одежду. Виданное ли дело?! Точно, ее монахиня этому всему научила. А Волков уж и не знал, как быть. Все это казалось ему таким странным, что лучше бы жена оставалась такой, как была раньше, злой да заносчивой, — ему так привычнее.

Едва помыться успел, едва к трапезе приступил,