Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

Такое описание первоначального мотивированного решения и последующего распада представляется мне более точным и убедительным, чем любая из созданных до сих пор чисто научных теорий психопатологии, характеризующих процессы и раздвоенное конечное состояние нравственного (и, следовательно, духовного) вырождения. Конечно, в настоящее время мы не можем достаточно серьезно относиться к исключительно рациональному восприятию собственной личности, чтобы предполагать наличие связи между злом как космической силой и мелкими проступками людей, которые предают сами себя. Люди считают, что они проявляют должную скромность, уменьшая масштабы и значимость ошибок. По правде говоря, они просто не желают нести бремя подлинной ответственности.

Противоборец в действии: добровольное уничтожение карты смысла

У кого есть основание отречься от действительности, оклеветав ее?

У того, кто от нее страдает[484].

Трагическая встреча с силами неизвестного неизбежна в ходе нормального развития, учитывая продолжающееся развитие сознания. Даже принятие культурного канона, который присутствует в обществе, не может обеспечить нам окончательной защиты. Внезапное столкновение с трагедией неразрывно связано с возникновением самосознания, мифическим следствием (виртуальным эквивалентом) которого становится обостренное понимание нашей ограниченности. Оно воплощается в стыде (мифологическом познании наготы), который доказывает уязвимость и слабость людей при соприкосновении с окружающим миром.

Внутренняя природа человеческого опыта гарантирует постоянное присутствие мощного побуждения к обманчивой адаптации. В конце концов, именно встреча с чем-то действительно ужасным внушает страх и заставляет убегать. Склонность людей прятаться в ложных укрытиях зачастую вызывает сочувствие и понимание. Взросление – пугающий процесс. Переход от райского матриархального мира детства к падшему патриархальному существованию в обществе чреват опасностями, не говоря уже о тех бедах, которые поджидают человека после ученичества. Ребенку нелегко становиться подростком. Можно сказать, что этот переход уже сам по себе является героическим поступком. Те, кто отказался от героизма как способа адаптации, зачастую не делают даже этого первого шага. Относительные преимущества, которые сопровождают расширение свободы, могут показаться пугающими и сомнительными с учетом сравнительной ответственности и отсутствия безопасности, которые становятся неотъемлемой частью зрелости.

По мере созревания личности преобразуется окружающая среда. Мы постепенно овладеваем силами и оттачиваем модели поведения. Мы можем делать больше и, следовательно, получать больше опыта. Способность порождать доселе неизвестные, а значит, пугающие ситуации постоянно возрастает, и границы области опытного познания человека в конечном счете выходят за пределы защитного крова родителей. Бесконечность восприятия является основной характеристикой успешной адаптации; однако этот навык дается великой ценой – осознанием конечности и смерти. У нас появляется мощная мотивация сопротивляться такому развитию и отчаянно бороться за сохранение детского невежества – этого плато былой стабильности – или прикрываться распоряжениями других. Быть индивидуальностью – значит уметь определять уникальную область исследования и накапливать чисто субъективный опыт, а также признавать свою уязвимость и смертность. Умение созидать – это божественный Логос, который совершенствуется и требует признания неизбежности неудачи и гибели. Отчасти в этом заключается смысл христианского распятия, парадоксальным образом соединяющего смертность и божественность и символизирующего смертного Бога, бесконечно творящего, ответственного и уязвимого.

Существование человека ограничено пространством и временем. Эти рубежи обеспечивают возможность исследования, но сам факт их присутствия делает жизнь невыносимой. В качестве противоядия нам была дарована способность постоянно переступать границы, но мы часто отвергаем ее, поскольку она подразумевает добровольное соприкосновение с неизвестным. Мы убегаем, потому что в глубине души боимся новизны предпочитая цепляться за общество, которое защищает нас от того, чего мы не понимаем. Убегая, мы неизбежно становимся рабами условностей и привычек, отрицаем в себе самое лучшее и испытываем от этого беспокойство. Зачем убегать? Из-за боязни неизвестного и его близнеца – страха быть отверженными миром. Это ведет к патологическому порабощению личности и отказу от поистине искупительной целостности человеческого бытия. Великий Отец ненавидит перемены и убивает, чтобы предотвратить их; Великая Мать, источник нового знания, имеет ужасающее лицо, которое парализует при встрече. Как не убежать, столкнувшись с такими силами? Но побег означает, что все сто́ящее устареет, а потом умрет.

Появившийся на свет малыш укрыт от капризов существования благосклонностью обстоятельств и присутствием родителей. Он инстинктивно готов реагировать на такую защиту и строить отношения – укреплять свою связь с матерью. Беспомощный ребенок находится во власти родившей его женщины, которая защищает его от ужасного мира. Когда он сталкивается с угрозой смерти, вмешивается культура и выдает список предписаний того, как надо себя вести. Соблюдение этих требований означает повышенную ответственность, отделение от «хорошей» матери и разрыв первичных зависимых отношений. Культура формирует взрослеющую личность, предлагая знания, – но в то же время она налагает ограничения, поскольку любое общество искажает индивидуальность, интерес и смысл.

Духовность нужна группе для того, чтобы ее природа оставалась благодатной, чтобы она постоянно обеспечивала защиту и дарила знания, накопленные в ходе истории. Для нормального развития необходимо стать частью сообщества. Это отождествление помогает достичь зрелости и отказаться от слепой материнской заботы, но в конечном счете группа становится тиранической и требует повиновения и отказа от уникальности. Не стоит наивно утверждать, что по своей сути это является злом и причину человеческих страданий нужно искать в социальном мире. Общество получает все большую и большую власть, которая может быть направлена по индивидуальному выбору. Оно хранит поведенческую мудрость поколений, укоренившуюся в боли и страхе, и предлагает возможность бесконечно увеличивать силы и способности человека – культура и цивилизация предлагают каждому возможность встать на плечи гигантов. Принятие групповой идентичности должно стать ученичеством, а не капитуляцией; это развитие и дисциплинированное взросление, требующее временного подчинения и принесения в жертву незрелой личности до ее последующего возрождения в определенной форме с помощью сознательного управления.

Общественное бытие представляет собой необходимый шаг вперед и преодоление детской зависимости, однако группа должна получить свою законную долю. Абсолютное отождествление с ней означает отрицание индивидуальных различий, неприятие отклонений и даже слабости. Это подавление личности, принесение в жертву мифического дурака – отказ от простоватого и неполноценного младшего брата. Настаивая на такой жертве, общество считает, что выполняет свой долг и защищает свою целостность. Однако группа не способна выносить окончательные суждения о том, что необходимо – о том, что хорошо и что плохо, – потому что она неполноценна по своей природе. Это статичная структура, сформированная из опыта прошлого. Индивидуальное различие, даже слабость – проклятие абсолютиста – это сила, способная преодолеть неизбежные социальные ограничения, а затем расширить кругозор всех членов общества.

Отвергая необходимость любых изменений, абсолютисты неизбежно отказывают себе и другим