Дети разведенных родителей: Между травмой и надеждой - Гельмут Фигдор

Далее, защитная функция «хорошего» поведения обнаруживается в те моменты, когда данный способ получения признания, привязанности и контроля терпит неудачу. Если мать ругает девочку или если друг ее предает, начинаются приступы истерики. В сравнительно безобидных ситуациях – если мать возвращается домой позже обычного, или если машина приближается слишком близко к тротуару, или если кто-нибудь играет с открытым огнем, Стефания впадает в панику, кричит, истерично плачет, кидается на пол или убегает прочь. Нельзя предсказать, что принесет ей будущее. Ясно одно: инфантильные неврозы – почва для невротических расстройств во взрослом возрасте.

Манфреду и Катарине тоже придется иметь дело со страхами, вызванными травмой. Для этих детей мир не только не распался после развода, отчасти их положение даже улучшилось. Симптомы переживания развода у обоих были достаточно яркими, и взрослые, скорее всего, связывали изменения в поведении именно с разводом. Вспомним Катарину. Девочка вела себя так, как если бы она была одна в целом мире. После психоаналитической терапии мать постаралась вернуться в статус любящего объекта. Она старалась быть милой, насколько возможно, и устанавливала границы там, где ребенок мог оказаться подавлен, – прежде всего речь об агрессивных влечениях, которые сами по себе вызывают страх. Это было нелегко, матери приходилось буквально держать ребенка на руках. В это время консультант решал главную задачу – избавить мать от страхов перед ребенком. Он также помог женщине перестать идентифицировать себя с агрессией ребенка, спроецированной на мать, и не реагировать на проявления бессильного гнева. Через несколько дней отчаянной борьбы с матерью Катарина упала в ее объятия, которые та держала раскрытыми. На коленях матери, обхватив ее руками, девочка плакала полчаса, потому что потеряла любовь и обрела ее вновь. С помощью разговоров и игр, которые назначались «порциями» в течение нескольких недель, Катарине удалось искоренить травмирующий ужас, который ей принес развод родителей. По нашему мнению, Катарина сумела освободиться от посттравматического слома системы защиты.

С Манфредом получилось иначе. Сцены, которые он закатывал дома и в школе, не заставили ни учительницу, ни мать натянуть «страховочную сеть» подобную той, которая помогла Катарине. Мать не желала мириться с его «истерическими припадками», как она позже сама выразилась, и пыталась внушить сыну благоразумие, иногда такими методами, как домашний арест, пощечины и постоянный крик. Через год после ухода отца некогда живой и развитой мальчик впал в депрессию, потерял друзей, он часами сидел перед телевизором и грыз ногти. Как и Стефания, Манфред справился со своими внутренними конфликтами только благодаря огромным регрессивным усилиям, приведшим к развитию невротических симптомов.

Осознание детьми окончательного разделения родителей и формирование невротических симптомов в ходе посттравматической защиты образуют начало и конец спектра психологических процессов, возникающих как реакция на развод. Мы уже видели типичные варианты психологических реакций на развод – их не следует путать с разными внешними формами, то есть видимыми изменениями в поведении. У нас сложилось определенное впечатление о взаимосвязи между психическими процессами у детей и поведением окружающих (прежде всего родителей и особенно матери) в ходе развода и после него. Прежде чем удастся получить полное представление об этих процессах и определяющих их факторах, нам предстоит ответить на несколько вопросов:

1. Поскольку связь между травмирующей регрессией и отношениями «родитель – ребенок» достоверна, следует предположить, что существуют факторы, определяющие дальнейший исход:

♦ Какой объем поддержки окружающих нужен ребенку, чтобы вновь обрести душевное равновесие?

♦ Как долго может ребенок или его система защиты выносить временное отсутствие материнской компетентности?

♦ В какую стадию прежнего отношения к объекту он регрессирует?

♦ На какое место, в какой отрезок времени и к какому виду страха его возвращает данный процесс, а также какие «посттравматические» методы защиты он использует?

2. Психоаналитический опыт показывает, что ответственность за эти вопросы следует возложить на тип и структуру объектных отношений. Большую роль здесь играет опыт бесконфликтных объектных отношений первых трех лет жизни, который, несомненно, вооружает ребенка для борьбы с трудностями развода и постразводным кризисом. Данное предположение, тем не менее, оправдывается не всегда. В частности, вывод противоречит ситуации в той группе детей, чья система защиты оказалась особенно устойчива в трудные недели и месяцы после развода. Это дети, у которых еще до развода были частые ссоры с родителями, прежде всего с матерью. После расставания родителей у таких детей наблюдались менее заметные изменения в поведении, самое большее – усиливались агрессивные симптомы. Кажется, что изменение материнского объекта, с которым сложно справиться другим детям, для участников этой группы оказалось не так уж обременительно. Похоже, они просто привыкли ограничивать свои запросы, адаптировались к агрессии во время конфликтов. Значит ли это, что они просто раньше преодолели страхи, которые охватили других детей лишь после развода?

3. Вопросы о том, какова предыстория, в какой семье дети жили до развода и как это может повлиять на их состояние в ситуации расставания родителей, возникают прежде всего, когда мы вспоминаем о детях вроде Манфреда и Катарины, которые болезненно реагировали на развод, злились и грустили, что не останутся с отцом. Что придало фигурам отцов Манфреда и Катарины такое особенное, экзистенциональное значение?

В предыдущих главах мы определили разделение родителей и осознание этого разделения детьми как некую «нулевую точку». Теперь займемся вопросом психического развития ребенка до развода – особенности этого развития играют важную роль в том, как ребенок будет преодолевать свалившийся на него кризис.

Часть вторая

Значение психического развития ребенка до развода

Вопросы, обозначенные выше, побудили нас обратить особое внимание на «предысторию» в каждом из изученных случаев. Специалисты, занятые проблемой развода, почти не занимались этим вопросом – есть разве что несколько общих замечаний, сделанных Валлерштейн (что отчасти создает методологические трудности). Разумеется, каждая история уникальна, и любое грубое обобщение будет неточным. Но все же в ходе работы мы столкнулись с некоторыми типичными ситуациями, которые были тесно связаны с разводом и формой психологической реакции на него.

Глава 4

Ранние нарушения объектных отношений у маленьких детей

Уже несколько недель Михи улыбается при виде мамы, папы, бабушки и няни; узнавание (знакомых вещей, жестов, слов) доставляет удовольствие. Но внезапно все меняется. Папе, бабушке и няне (именно в этом порядке) достаются недовольные гримасы, отворачивание головы или напряженно-серьезное разглядывание и плач. Только маме малыш улыбается, как прежде.

Отчуждение, которое обычно наблюдается на седьмом-восьмом месяце жизни, – Шпиц