Дети разведенных родителей: Между травмой и надеждой - Гельмут Фигдор

(например, 1957) в этом случае говорит о «страхе восьми месяцев», – младенец показывает, что он увидел не то лицо, которое ожидал. Речь идет не об узнавании, а об исполнении ожидания. В первую очередь это значит, что младенец способен создавать себе представление о матери, независимо от ее физического присутствия, и знает о своей серьезной жизненной зависимости от нее (Пиаже характеризует это достижение как константу и перманентность). Различие, которое делает младенец между лицом матери и остальными, в том числе знакомыми, лицами, показывает, что множество приятных и веселых переживаний, источником которых была мать, ребенок крепко связывает с ее физическим появлением и что «части объекта», как говорит Шпиц, срослись в единый объект – «первый объект настоящей любви».

Конечно, в первые месяцы жизни у младенца возникают не только приятные моменты при общении с человеком, который называется матерью. Как часто его неправильно понимают: успокаивают и укрывают, когда он хочет просто сидеть и смотреть; дают пить, когда у него болит живот; суют игрушку, когда он желает лишь чувствовать тепло и восхитительный аромат материнского тела; носят на руках и трясут, когда хочется держать что-то во рту (например, сосать соску). Он часто чувствует себя голодным и брошенным, потому что рядом никого. Для матери время между плачем ребенка и ее реакцией составляет несколько секунд, а для ребенка, который удивлен своими чувствами и ничего не знает ни об их причинах, ни о постоянном заботливом присутствии мамы, – это вечность. Характер первых объектных отношений ребенка зависит от того, каких впечатлений в этом взаимодействии больше – приятных и радостных или неприятных. Преимущественно позитивные отношения с «первым объектом» соответствуют достижению, которое Эриксон (1959) назвал «базовым доверием», то есть являют собой важную основу для будущего развития ребенка.

Наши исследования привели к интересному открытию: большинство маленьких детей из разведенных семей (в возрасте до шести лет), с которыми мы познакомились, в первые месяцы жизни столкнулись с большим количеством конфликтов и затем были вынуждены строить дальнейшую жизнь на шатком фундаменте более-менее трудных первых объектных отношений. Обсудим этот момент.

Когда старших детей обследуют с помощью проектных тестов, обычно обнаруживаются бессознательные фантазии, которые относятся не только к психическому состоянию дня сегодняшнего, но и к прошлому, в том числе самым ранним стадиям развития. В каком-то смысле можно сказать, что подсознание не разделяет настоящее и прошлое. Результаты тестов показывают явное преобладание оральной темы, например, это могут быть кусающиеся или пожирающие существа, фантазии на тему голода и смерти от него, жадности и кормления, заботы и борьбы за пищу, либо фантазии, связанные с держанием за руки или на руках, ласками, поисками укрытия, желанием забраться в пещеру и т. д. Все это может быть признаком того, что у ребенка в раннем возрасте, вероятно, в первый год жизни, была психологическая травма. Конечно, на основе одних результатов теста вопрос не решить. Мы можем иметь дело и с регрессивными феноменами или поздними фантазиями, которые воплотились в «оральных образах». Однако при проведении тестов мы столкнулись с тем, что маленькие дети, чьи родители развелись, когда им было шесть-семь лет, чаще выдают такие образы, чем дети постарше и дети из полных семей. Как это интерпретировать?

Мы провели подробные интервью с матерями и (или) отцами таких детей. Результаты поразительные: похоже, существует статистически достоверная корреляция между расстройствами ранних объектных отношений и разводом родителей в первые пять-шесть лет жизни. Эту связь, которая на первый взгляд кажется странной, можно объяснить так: почти во всех случаях скорого развода рождение ребенка было решающим событием, вызвавшим кризис партнерства. Этот кризис через месяцы (или в некоторых случаях годы) и привел к разводу. Рождение ребенка радикально меняет жизнь родителей, особенно если ребенок первый. Родители не всегда готовы к таким переменам. Порой они переоценивают свою готовность к ограничениям, которые возникают с появлением младенца. Так часто происходит с очень молодыми родителями, у которых было мало возможности, чтобы насладиться независимостью от собственных пап и мам. Получается, что, освободившись от родителей, они сразу попадают в новую зависимость – от малыша. Ребенок лишает свободы, и это может привести к протесту, гневу и возникновению конфликтов, типичных для подросткового и юношеского возраста. Обычно родительская любовь и ответственность защищают ребенка, он не может стать непосредственным объектом родительской агрессии. В этом случае недовольство легко переходит на партнера. Раздражение, непроходящее чувство, что тебя используют, осознаваемое или неосознаваемое чувство вины – все это ухудшает семейный климат. В подобной ситуации отцы оказываются более независимыми и часто реагируют на разочарование отдалением от семьи; к огорчению матери добавляется чувство одиночества – именно в то время, когда ей больше всего требуется поддержка мужа. Любимый мужчина, оказавшийся эгоистичным, безжалостным и неверным, или любимая женщина, которая обманывает, критикует и становится раздражительной, – разочарование в партнерстве становится лишь вопросом времени.

ЭКСКУРС. РАННИЕ ОБЪЕКТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ И ПРОЦЕСС ИНДИВИДУАЛИЗАЦИИ

Последние тридцать-сорок лет психоанализ все чаще уделяет внимание ранним объектным отношениям (отношениям первых трех лет жизни). Поскольку взрослый пациент обычно немного знает и может рассказать о первых этапах своей жизни, исследователи искали дополнительные источники информации: наблюдения за маленькими детьми; типичные формы взаимодействия детей и родителей; сообщения пациентов о собственных детях или чувствах к ним; результаты детской психотерапии; наконец, работа с психотическими пациентами, чей нынешний опыт во многом похож на мир маленьких детей. Важную для понимания изучаемого феномена информацию можно найти в работах Маргарет Малер (1968, 1975) – она описала движение от «симбиоза матери и ребенка» к «постоянному объекту».

Все, что мы узнаем о ребенке, частично содержит и информацию о его объектах. Это особенно касается новорожденного, который сам по себе, без первичного объекта – матери – не существует. Новорожденные не имеют понятия о «Я», которое отличается от «не-Я»». Младенцы не знают, где они «начинаются» и где «заканчиваются». Трехнедельный ребенок знаком с грудью матери больше, чем с собственными ногами и, если ему повезло, она всегда здесь, как руки, которые его держат, голос, который успокаивает, и кожа, которая пахнет так, как она должна пахнуть, чтобы все было в порядке. Таким образом, к первому «Я» младенца относится не только тело матери, но и весь мир, который кажется соответствующим его потребностям и настроениям, в зависимости от них меняется и исчезает.

Такая двойственность создает нечто, в психоанализе называемое ранним симбиозом матери и ребенка. Он охватывает период от трех до четырех месяцев. Матери здесь важно «подыграть»: оставить ребенка с иллюзией единства во Вселенной. Это переживание, которое Эриксон именовал «базовым доверием», –