Дети разведенных родителей: Между травмой и надеждой - Гельмут Фигдор

♦ во время фазы упражнений (примерно с 8 до 18 месяцев) и фазы «новой близости» (примерно с 18 до 30 месяцев) присутствие отца имеет особое значение. Большие перерывы в отношениях ребенка и отца могут представлять опасность. Ведь ребенок во время разлук с матерью не сможет получить облегчение, взаимодействуя с отцом, не сможет использовать отцовскую фигуру для идентификации, а также в качестве оправдания;

♦ исследования Малер, Абелина, Ротманна и других настаивают на огромной важности позитивных либидинозных отношений между родителями для успеха ранней триангуляции. Это облегчает процесс индивидуализации. Если таких отношений нет, ребенку не хватает модели несимбиотических любовных отношений. Преимущественно агрессивные отношения между родителями сигнализируют ребенку об опасности: отказ от симбиоза с матерью означает ее потерю как любящего объекта.

Таким образом, второй и третий годы жизни относятся к критическим этапам в развитии каждого ребенка. Часто отношения матери и ребенка резко прерываются после первого года жизни, потому что декретный отпуск подходит к концу и мать возвращается к работе. Бремя заботы и воспитания обычно полностью ложится на плечи матери и минует отца, хотя он имеет огромное значение. В связи с быстрым двигательным развитием малышей второй год жизни требует от родителей повышенного внимания и терпения. Прежде всего от матерей, которые измотаны трудностями первого года и подвергаются большим нагрузкам в связи с возвращением к профессиональной деятельности. В этот период женщины испытывают (сознательно или подсознательно) сильную потребность наверстать упущенное, желают получить возможность подумать о себе и очень далеки от состояния благодушия, описанного выше. Чаще всего дополнительные сложности создает и обучение гигиеническим навыкам. Многие дети в двухлетнем возрасте начинают посещать детский сад и переживают разлуку с матерью, когда из-за регрессивных потребностей особенно неспокойны. Рождение другого малыша в семье в данной фазе развития ребенок переживает как угрожающее событие – это отнимает у него значительную «часть» матери (время, нежность, терпение). Хотя именно в это время родители часто решают завести второго ребенка.

Даже в благополучных семьях большинство детей не имеет достаточных условий для успешного развития в течение первых трех лет жизни. Если ко всем естественным трудностям этого периода добавляется партнерский кризис родителей, от приемлемых условий почти ничего не остается. Нарушения в первых объектных отношениях с матерью, отсутствие или отстранение отца, мать, которая чувствует себя несчастной, отсутствие модели зрелых любовных отношений между родителями почти неизбежно приводят к проблемам в обретении автономии ребенком. И чем больше он полагается на свою мать, тем драматичнее конфликты объектных отношений и тем более сильное разочарование ему приходится испытывать. Возникает аутоагрессия и агрессия против (плохой) матери, фрустрация усиливается посредством проекции и идентификации, ребенок сталкивается с трудностями в репрезентации материнского объекта как цельного (объединяющего плохие и хорошие стороны). Страдает также способность различать, кому принадлежат аффекты и фантазии – «мне» (желания, чувства) или «объекту» (его свойства).

Читатель, наверное, уже заметил сходство данного описания конфликтов индивидуализации, особенно на этапе поздней практики и на этапе «новой близости», с некоторыми характеристиками постразводных конфликтов. Из психоаналитического опыта мы знаем, что особенно конфликтные фазы развития образуют точки фиксации для регрессий в ходе поздних психических конфликтов. Кризис после развода активирует ранние конфликты, особенно у детей двух-трех лет (и кроме того у матери). Внутренние и внешние условия, в которых находятся дети и родители в постразводной фазе, очень похожи на ранние этапы развития. Теперь мы можем получить представление о том, почему «драматургия» постразводного кризиса меняется от ребенка к ребенку, независимо от внешних обстоятельств, и почему дети по-разному реагируют на развод; почему страхи, фантазии, желания и агрессии так различны; почему травматический срыв защиты – заключительной, новой и посттравматической – у одних детей происходит раньше, а у других позже. И так далее. Наконец, подтвердилось предположение, которое мы сформулировали в предыдущем разделе: конфликты отношений между родителями до развода – неотъемлемая часть психологических реакций, возникающих в процессе развода.

5.2. Незавершенная индивидуализация

Симона, которой было пять лет, когда родители развелись, – из тех детей, чья индивидуализация прервалась из-за сильных конфликтов с матерью. В первый год жизни у девочки сложились очень нежные отношения с отцом. Мать помогала собственной матери работать в магазине и наняла для Симоны няню, но большую часть забот по уходу за ребенком взял на себя отец. Он снизил профессиональную нагрузку ради того, чтобы постоянно находиться с дочерью. Можно сказать, что отец заменил дочери мать. Однако к концу первого года жизни девочки отношения резко изменились: помощь в магазине больше не требовалась, и теперь мать сама заботилась о дочери. Отец, постоянно упрекавший жену в том, что той собственная мать дороже семьи и ребенка, воспринял ее как конкурентку, начал опасаться за любовь дочери и, в конце концов, почувствовал себя использованным и ненужным. Ему хотелось избежать конфликтов, поэтому неудивительно, что он занялся собственной фирмой, требующей времени и сил, подолгу отсутствовал дома из-за заграничных поездок. Можно сказать, что отец уступил родительское и воспитательное поле деятельности жене. Симона же вместе с отцом потеряла свою психологическую мать и была вынуждена довольствоваться вторичным объектом. А биологическая мать едва ли могла удовлетворить запросы дочери, ей недоставало опыта. В итоге между матерью и дочерью возникло отчуждение. Все попытки отдать девочку в детский сад или оставить с няней кончались истерикой: Симона цеплялась за мать или кидалась на нее с криками и кулаками. Сложности в отношениях с Симоной, беспомощность и разочарование по поводу брака, а также, вероятно, мысли о том, что у отца с дочерью было меньше проблем, вызвали агрессию у матери. Процесс индивидуализации Симоны не просто приостановился – фаза «новой близости» с борьбой за автономию просто не завершилась. Девочке не удалось развить чувство постоянства объекта, разделенная репрезентация матери привела к тому, что возникла садомазохистская модель взаимодействия: не проходило и дня без борьбы, крика и слез. Такие отношения не дают возможности ребенку преодолеть страхи, справиться с разрушительными импульсами в адрес «злой» матери, кроме того, все усложняет агрессия, которая исходит от «настоящей» матери. Симона не научилась быть чистоплотной, мочилась в постель и пачкалась почти каждый день – так проявлялась регрессия.

Развод родителей, состоявшийся, когда Симоне было почти шесть, почти не повлиял на девочку (сравним со с. 98), хотя она и демонстрировала типично аффектные реакции, а агрессивная симптоматика в этот период усилилась. Но системный срыв, который мы