Дети разведенных родителей: Между травмой и надеждой - Гельмут Фигдор

в которых отец порой прибегал к рукоприкладству, очевидно, не производили на Герберта впечатления: как правило, он сидел в той же комнате и продолжал играть. Это безразличие показалось нам «фасадом», – вряд ли можно предположить, что подобные сцены не вызывают страха. Предположение выглядело правдоподобным и для родителей, но в беседах о Г ербертом не удалось обнаружить ни явных страхов, ни типичных симптомов, которыми дети его возраста реагируют на сильный страх. Мальчик не мочился в постель, не проявлял явного (фобического) страха, был энергичен, в детском саду у него не было никаких проблем, связанных с агрессивным поведением. Также ребенок не был особо болезненным и был когнитивно нормален. Только проективный экзамен дал объяснение удивительного психологического баланса Герберта. Его безразличие к конфликтам родителей являлось прикрытием, за которым обнаружилось огромное удовольствие и удовлетворение. Он «использовал» агрессивные столкновения между родителями, чтобы избавиться от собственной агрессии против них. Прежде всего, объектные отношения с матерью оказались чрезвычайно конфликтными. Если родители начинали в ссору, мальчик отождествлял себя с отцом, «участвовал» в его нападениях на мать и таким образом сохранял собственные отношения с ней свободными от агрессии. Это избавило его и от беспокойства, которое неизбежно сопровождает агрессивные споры ребенка с матерью. Можно сказать, Герберт позволял себе ненавидеть.

Самоотождествление с отцом в его агрессивной роли приводит к разделению «плохих» частей материнского объекта и затрудняет объединение этих «хороших» и «плохих» сторон в цельное амбивалентное представление. Ребенок живет только в отношениях с доброй матерью, а агрессия и страхи реализуются, когда отец конфликтует с матерью.

Многие матери мучительно переживают, что после развода их дети, до сих пор их любившие, начинают проявлять агрессию, часто похожую на агрессию бывших мужей. Эти дети, видимо, идентифицируют себя с отцом, чтобы «отменить» разлуку и отомстить матери за нее. Такая интерпретация порой применима. Мы полагаем, что во многих случаях отождествление с (агрессивной) частью отца существовало и до развода, а внезапные чувство гнева и вспышки ненависти у детей скорее являются результатом того, что делегирование агрессии против отца было их основным способом справляться с гневом, ненавистью и страхами. Однако с потерей отца страхи и агрессия, направленные на мать, начинают проявляться явно. В частности, когда речь идет о младших детях (примерно до шести лет). Асинхронность развития объектных отношений и агрессивной триангуляции должна дать более точное объяснение внезапного появления агрессивных симптомов после развода родителей, чем идея отождествления себя с отцом. Мы понимаем, почему подобные реакции могут наблюдаться и у мальчиков, и у девочек, а также у детей, которые сами должны были страдать от агрессии отца до развода. Учитывая агрессивную триангуляцию, становится ясно, насколько велико влияние (напряженного) времени перед разводом на психическое развитие ребенка и на постразводный кризис.

Достигнутое путем агрессивной триангуляции равновесие неустойчиво и может быть сорвано даже без серьезных изменений в семейных отношениях. Если дело дойдет до обострения родительских конфликтов, которые ребенок вынужден воспринимать всерьез, до ненависти и грубого насилия отца по отношению к матери, может случиться так, что отцовская агрессия покажется ребенку такой же угрожающей для «хорошей» матери, как и его собственное, детское чувство ненависти, которое подсознательно сопровождает любовь. Более того, ребенок начнет «оттягивать» часть отцовской агрессии в свою сторону, и у него могут возникнуть частично сознательные, частично подсознательные фантазии о магической силе собственных желаний. Ребенок может начать опасаться, что мать отомстит ему за идентификацию с агрессивным отцом. Одна из возможностей преодоления этого нового душевного конфликта – более активное вытеснение агрессии, направленной против матери. Происходит перенос «злой» части объекта с матери на отца.

Если родители расходятся, такая защита может сломаться. Картина кажется парадоксальной: дети проявляют агрессию по отношению не только к матери, но и к отцу, в определенных обстоятельствах отказываясь встречаться с ним[67].

Другой вид агрессивной триангуляции проявляет себя, когда ребенок на втором и третьем году жизни, стремясь освободиться от связи с матерью, берет на вооружение отношения матери и отца, несмотря на то что они носят откровенно агрессивный характер. Когда отношения родителей являются примером любовных отношений, а ребенок стремится к автономии, агрессивность отца становится примером освобождения от связи с матерью. Идентификация с отцом дает детям силу направить свою агрессию на мать. Данная стратегия позволяет оградить себя от матери в конфликтах фазы «новой близости». Ощущение автономии делает возможным нарциссическое удовлетворение, если агрессивность в психическом репертуаре таких детей занимает важное место. Разделение себя и объекта, доброго и злого начал объекта каждый раз создается заново путем агрессивных поступков. В этом случае отношения с матерью затрудняют индивидуализацию.

Как и дети, чья индивидуализация не завершена (раздел 5.2) из-за отсутствия третьего объекта, эти дети демонстрируют агрессивное поведение по отношению к матери. Но оно не имеет такого панического характера, не является защитой от экзистенциальной угрозы. Скорее эта агрессия представляет собой карикатуру на мужское доминирование, а удовлетворение от обесценивания матери, которое испытывает ребенок, в этом случае невелико. Речь о бессознательной защите от страха и в то же время получении удовлетворения, в данном случае нарциссического, и у таких детей другие симптомы обычно не развиваются. Агрессивное поведение приобретает общий характер и затем встречается в разных ситуациях, связанных с проблемами автономии и власти, причем агрессия проявляется в адрес не только властных фигур, но и конкурентов-сверстников. (Но не все агрессивные проявления связаны с триангуляцией.) Поскольку агрессия этих детей в их отношениях с матерью – это защита от страха, многие из них, подобно агрессивным детям «без отца», относительно устойчивы к стрессам критической фазы после развода. Разлука с отцом и нормальное беспокойство, испытываемое детьми, чьи родители развелись, возможно, ведут к усилению идентификации себя с отцом и, таким образом, к агрессивному поведению. Если внешнее давление (ср. разделы 2.3 и 2.4) не будет слишком сильным, у этих детей не будет срыва зашиты, но за смягчение «травмы развода» им приходится платить высокую цену – невротический способ защиты сохраняется и укрепляется. Теоретические размышления и результаты исследований заставляют предположить, что в этом случае речь не только о первичной триангуляции или ее видоизменении. Чаще это вторичный процесс, который в определенных обстоятельствах дает выход нарушенной ранней триангуляции. Это может быть невротическое решение, которое помогает ребенку преодолеть конфликты объектных отношений, следующих за неполной триангуляцией. Оно может заменить собой первую форму агрессивной триангуляции – делегирование агрессивности отцу.

5.5. Компенсационная триангуляция

Чем больше мы занимаемся предысторией детей, переживших развод родителей, тем больше убеждаемся в том, что последствия развода для этих детей зависят от