Хватит выгорать. Как миллениалы стали самым уставшим поколением - Энн Хелен Петерсон

Во время нескончаемых поисков работы у нее началась депрессия, понизилась самооценка, она сильно сожалела о вложенных в образование деньгах и перестала себя уважать. «Я сомневалась в самом своем существовании», – говорит она. «Я не так говорю? Стригусь? Одеваюсь? Я толстая?»

Отчасти проблема заключается в неверных ожиданиях: когда она получала степень магистра, преподаватели говорили ей, что после учебы она найдет работу с полной занятостью, будет получать минимум $45 000, пенсию и сразу же войдет в программу списания займов за государственную службу. В действительности после бесконечного поиска работы она устроилась не по специальности на должность, для которой была слишком образованна. Она зарабатывает $32 000. Тем не менее она считает, что ей повезло, что она – одна из немногих в своей области, кто нашел постоянную работу.

Эмма благодарна последним десяти годам, хоть и чувствует себя циником. «Все знают, что, если ты не добиваешься успеха, значит, тебе плевать на работу, – говорит она, – но я больше не переживаю из-за работы. Это того не стоит. Я поняла, что всеми людьми пользуются. А это несправедливо, и никакими страстью или заслугами тут не поможешь. У меня нет сил играть в эту игру».

Когда я слышу подобные истории, так похожие на истории тысяч других миллениалов, я снова и снова думаю, как настойчиво и неустанно мы старались получить работу мечты. Именно поэтому миллениалам непонятна самая частая критика нашего поколения: какие мы избалованные, ленивые или наглые. Миллениалы не порождали и не взращивали идею о том, что «любимая работа» – это идеал. Но нам пришлось обратить внимание на то, насколько хрупкой стала эта идея в реальном мире.

Когда кто-то говорит, что миллениалы ленивы, хочется спросить: какие именно? Когда кто-то говорит, что мы наглые, я спрашиваю: а кто учил, что мы можем работать на любимой работе? Нам говорили, что колледж – это путь к работе среднего класса. Нас обманули. Нам говорили, что увлечение работой в конечном итоге приведет к прибыли или, по крайней мере, к стабильной работе, где нас ценят. Здесь нас тоже обманули.

Взрослея, все меняли свои представления о сути взрослости и ее выгодах. Только миллениалы мучительно корректировали свои представления пять, а то и двадцать лет: пересматривали весьма обнадеживающий взгляд наших родителей и советчиков на рынок труда, оглядываясь на собственный опыт работы на нем, а также приходили к полностью утилитарному видению работы. Многим из нас потребовались годы на дерьмовой работе, чтобы понять себя как рабочих, как трудящихся, жаждущих солидарности.

Десятилетиями миллениалам говорили: вы особенные и все очень способные. Нам оставалось лишь усердно работать, чтобы превратить эти способности в идеальную жизнь без экономических проблем наших родителей. Но пока бумеры воспитывали и подгоняли своих детей под работу, они также еще больше разрушали те общественные, экономические и рабочие гарантии, которые могли бы сделать такую жизнь возможной. Они не столько избаловали нас, сколько уничтожили возможность когда-нибудь получить то, ради чего по их обещаниям мы так тяжело работали.

Мало кому из миллениалов хватало мудрости понять это после выхода на рынок труда. Мы все считали, что если возможности не открываются, то это личная проблема каждого. Мы осознавали, насколько конкурентным был рынок, насколько мы занизили свои стандарты, но при этом мы были уверены, что если будем усерднее работать, то добьемся триумфа, или, по крайней мере, обретем стабильность, счастье или придем к какой-то другой туманной цели, даже если смысл ее поисков размывался с каждым днем.

Мы годами сражались в этой проигранной битве. Многие, в том числе и я, все еще стесняются этого: я соглашалась на крупицы, потому что была уверена, что при достаточном усердии все изменится. Вы можете годами работать «независимым подрядчиком» на работе с минимальной зарплатой без соцпакета, выплачивая ежемесячно четырехсотдолларовый кредит, прежде чем поймете, что что-то не так, особенно если вы «увлечены» этой сферой деятельности. Многим из нас пришлось выгореть, чтобы прийти к этому осознанию. Но новая мантра миллениалов «Нафиг увлечение, платите мне» с каждым днем кажется все убедительнее и мощнее.

5

Почему работа стала такой хреновой

В 1970-х годах стали возрождаться кадровые агентства. Они (по крайней мере с виду) специализировались на привлечении замужних женщин, жаждущих быстрого заработка и готовых трудиться, и выступали быстрым и невероятно легким решением неотложных потребностей компаний в рабочей силе. Реклама одной из ведущих фирм, предлагавшей «девушек Келли», обещала, что временный работник:

• никогда не берет отпуск или выходные

• никогда не просит прибавку к зарплате

• не стоит ни цента в случае простоя (нет работы – нет и сотрудницы)

• никогда не болеет, не жалуется на грыжи и зубы (во всяком случае, не на смене!)

• не требует оплаты налогов на безработицу и социальных пособий (и никакой бумажной волокиты!)

• не требует дополнительных льгот (которые составляют 30 % от каждого зарплатного доллара)

• не может не понравиться (а если девушка не понравится, вы не платите)

Говоря простым языком, можно не считать «девушку Келли» сотрудником, по крайней мере в понимании профсоюзов и компаний. Временные работники, как и зарубежные, давали компаниям возможность обойти требования профсоюзов, не выглядя при этом их разрушителями. Также они позволяли компаниям снижать расходы и освобождаться от любой ответственности перед сотрудником, тем самым перекладывая повседневные риски на отдельного работника. И, как потом станет ясно, они также послужили шаблоном для современной модели работы, в которой помощники профессоров, независимые подрядчики, фрилансеры, внештатные исполнители или любые другие представители «заёмного» труда составляют новую, постоянно расширяющуюся группу общества – прекариат.

Для американцев прекариаты не являются рабочим классом. Как отмечает теоретик Гай Стэндинг, у рабочего класса, по крайней мере в том виде, в котором его помнят, были «долгосрочные, стабильные рабочие места с фиксированным графиком, с повышениями, профсоюзами и коллективными договорами, с понятными отцам и матерям названиями должностей, со знакомыми и известными местными работодателями»[67]. У прекариата таких характеристик почти нет. Водители Uber – прекариаты. А еще работники розничной торговли, сотрудники склада Amazon, помощники профессоров, внештатные авторы, доставщики Instacart, корпоративные уборщики, digital-продюсеры MTV, сиделки на дому, кладовщики WalMart, обслуживающий персонал фастфудов и люди, которые совмещают эти профессии, чтобы свести концы с концами.

У работников прекариата немного коллег, да и те быстро сменяют друг друга. У многих из них есть высшее образование, кто-то отучился несколько семестров. Некоторые, например помощники профессоров и внештатные авторы, становятся прекариатами, поскольку продолжают заниматься своим «увлечением» несмотря ни