Хватит выгорать. Как миллениалы стали самым уставшим поколением - Энн Хелен Петерсон

принимать решения о сокращении. В отличие от непосредственных руководителей или генеральных директоров, они никогда больше не увидят работников, попавших под оптимизацию. Они не знают об их семьях, о том, как их рекомендации повлияют на жизнь чужого города или региона. Трудно не воспринимать их как хладнокровных убийц. Но не менее важно помнить, что они выполняют требования компании, которая отчаянно пытается успокоить акционеров. Консультант дает рекомендации; компания утверждает и выполняет их.

В течение 1980-х и 90-х годов рекомендации консультантов все чаще фокусировались на определении «ключевых компетенций» компании – что уникального она делает лучше всего – и размеренном избавлении от всего (и всех), что не способствует их развитию. Как отмечает Дэвид Вейл в книге «Расколотое производство» (The Fissured Workplace), это означало распределение частей компании, ликвидацию целых отделов и привлечение «второстепенной» рабочей силы (например, временных работников), которые гарантированно могли предоставить те же услуги по значительно более низкой цене[72].

Некоторые работники приходили из внешних служб, например, из клининговых компаний, предоставлявших услуги уборщиков разным компаниям. А некоторые приходили из кадровых агентств. До 1970-х годов большинство временных работников работали только на одну компанию и по необходимости заступали на другие должности, фактически обеспечивая отпуск и больничные дни штатным работникам (и избавляя их от чувства вины). Они их не заменяли, а временно замещали их, как следует из названия. Но к 1970-м годам, с массовым ростом числа временных работников и спроса на них, их роль изменилась. Все больше людей подрабатывали на постоянной основе, постоянно сменяя компании, сотрудничая с многочисленными кадровыми агентствами, не представляя, появится ли следующая работа и что для этого потребуется.

Компании, пытающиеся оптимизировать штат и снизить затраты на рабочую силу, молились на «гибкость» временных сотрудников, но на самом деле они любили их за одноразовость. Их можно было ненадолго нанять, а затем без шума отпустить. Они не могли вступать в профсоюз компании, если таковой существовал, и, судя по рекламе Девушек Келли (Kelly Girl), прав законных работников у них не было.

И из-за всеобщих представлений о том, кто и почему работает по найму, к ним было легко и приемлемо так относиться. Как показывает Хайман, после войны временную работницу видели исключительно как «стремящуюся к роскоши хаусфрау», которая хотела подзаработать на безделушки для дома. Семья временного сотрудника не нуждалась в деньгах; ему просто хотелось слегка разнообразить жизнь. А поскольку их доход считался излишеством, то увольнение или нестабильность условий работы никому не вредило. В конце концов, они всегда могли перестать подрабатывать. Но эта версия никак не отражала действительность, особенно 1970-х годов, когда экономика достигла дна и рабочие, многие из которых были уволены теми же компаниями, которые теперь полагались на временный труд, просто нуждались в работе, любой работе.

Тем не менее представление о временной работе как о непостоянной или по крайней мере добровольной закрепилось. В конечном счете временную работу стали так сильно олицетворять с женщинами и так опошлили, что мало кто считал ее эксплуатацией. Как мы увидим, аналогичные домыслы окружили и внештатных и фриланс работников после Мирового экономического кризиса: когда работа таксистом в Uber преподносится как добровольная халтура, а не отчаянная попытка увеличить урезанную зарплату учителя, легче игнорировать экономическую ситуацию и компании, которые используют в своих интересах притесненных работников.

* * *

Логика, стоящая за оптимизацией, реорганизацией и избавлением от штатных сотрудников была в принципе проста: чистка компании давала сиюминутную выгоду; эта выгода обеспечивала рост цен на акции и довольных акционеров; довольные акционеры сохраняли генеральным директорам и членам совета директоров рабочие места, даже если оставшимся в компании постоянным и штатным работникам урезали льготы и надбавки.

Сейчас мы не придаем этому значения: просто так работает рынок. Но это потому, что именно так рынок работал всю жизнь миллениалов. До 1970-х годов рыночная стоимость акций публичной компании зачастую была устойчивой, основывалась на долгосрочных прогнозах роста и стабильности. Но затем произошло нечто необычное: по мере того как компании отказывались от таких льгот, как пенсии, все больше американцев стали вкладывать деньги во взаимные инвестиционные фонды через план 401k, который заменил пенсию. В 1980 году взаимные фонды «чахли», их активы составляли относительно скромные $134 миллиарда. К 2011 году эта цифра выросла до $11,6 триллионов[73].

И вот здесь начинается самое интересное: каждый день взаимные фонды типа Vanguard и Fidelity инвестируют в пенсионные пособия миллионов людей. Но их мало заботит долгосрочная безопасность компании, в которую они инвестируют: вместо этого они сосредоточены на краткосрочной прибыли, которая может быть отражена в отчете 401k как прибыль. Деньги, проходящие через эти счета, по словам экономиста Дэвида Вейла, «неспокойны и часто перемещаются в поисках лучшей прибыли»[74]. Например, в 2011 году средний оборот портфелей взаимных фондов составил 52 %. Они, как и немногие оставшиеся крупные пенсионные фонды, претворили в жизнь рыночную идеологию сокращений, аутсорсинга и огромных компенсаций генеральным директорам: все это прекрасно, пока продолжает приносить прибыль, которой жаждут эти фонды.

Эта логика опирается на частные акционерные фирмы и венчурные предприятия, которые выкупают «проблемные» компании, реорганизуют их, а затем, часто высосав из них все соки, перепродают. У частных акционерных фирм почти нет долгосрочных планов на компании, которые они покупают, и на пользу для общества. Они выкупают и продают самые разные компании, часто объединяя их и уничтожая в процессе бренд, независимо от того, насколько он старый или любимый. Местные газеты сильнее всего страдают от последствий, вызванных таким приобретением. В начале 2000-х годов газеты стали загибаться, поскольку их бизнес-модель рухнула под натиском Интернета и Craigslist. Многие семейные медиа были проданы по бросовым ценам либо сетям, которые контролировали другие газеты, либо по итогу частным фирмам, которые владели сетями.

Для газет, находящихся под частным капиталом, последнее десятилетие стало катастрофой: уволили всех сотрудников, кроме самых необходимых. Например, Denver Post, а также более чем 90 других газет, перешел компании Alden Global Capital; с 2013 по 2018 год компания сократила число журналистов со 142 человек почти в два раза[75]. Это стало притчей о расколотом рынке: прибыльность осталась (очень незначительная), но их общая ценность как институтов резко упала. В то же время оставшиеся там журналисты, редакторы и фотографы видели, как сокращаются их льготы, а зарплата остается неизменно низкой. Каждый день они судорожно выполняли работу, которую раньше делали пять журналистов, и при этом гадали, не попадут ли они под очередное сокращение, которое позволит частной компании выгодно продать газету.

Другой пример – Toys «R» Us – важнейший бренд детства многих миллениалов.