Психология достоинства: Искусство быть человеком - Александр Григорьевич Асмолов

1. Обеспечение устойчивого развития человека и социальных групп в мире разнообразия;

2. Право каждого человека быть «иным», странным и непонятным для других;

3. Толерантность как баланс противоборствующих сторон в экономике и политике;

4. Толерантность как возможность диалога и накопления согласия различных мировоззрений, религий, культур, различного рода образов миропонимания.

…Именно в свете парадигмы толерантности совершенно по-иному раскрываются такие явления, как тоталитарная культура, террор, доносы, борьба с инакомыслием, – все это видится не исключениями, не социопатологией, а средствами погашения разнообразия, которыми пользуется та или иная авторитарная система в определенные отрезки времени.

Каждый раз, когда пытаешься постичь подобного рода феномены, невольно хочется задать вопрос: а почему те или иные люди получают атрибуцию «ведьм» или «диссидентов»? Очень хочется найти единственную и главную причину, которая все объяснит и поставит на свои места. Но вслед за Мерабом Константиновичем Мамардашвили напомню, что понимание истории культуры не укладывается в рамки классического идеала рациональности. Объяснение исторических событий невозможно свести к одной-единственной, даже самой весомой причине.

Можно ли объяснить некоторые грани феноменов интолерантности экономическими причинами? Безусловно. А культурологическими? Конечно. Можно ли объяснять интолерантность в духе этнопсихологии или исторической психологии, поднимая на щит психологическую предопределенность? Почему бы нет.

Казалось бы, «эклектика без границ». Но нет, не эклектика. Если мы исповедуем вслед за Мерабом Мамардашвили идеологию неклассического понимания реальности, то мы должны сказать, что у каждого феномена существуют разные основания. Вопрос, какое основание мы возьмем за отправной пункт, подбираясь к пониманию феномена, какую шкалу для его объяснения выберем, какой масштаб для понимания мы установим, – определит не только наш исследовательский ракурс, но и суть предмета исследования.

Исследуемой реальности небезразличен тот методологический инструментарий, посредством которого мы ее препарируем. Сам выбор инструмента определяет «правильный» ответ на поставленные вопросы – но, увы, лишь один из возможных.

При этом каждый из нас – пленник своей науки. И из стиля мышления, который сформировался за твою жизнь, невероятно трудно выпрыгнуть.

Но можно слегка приподняться над морем фактов, если набраться дерзости и окаянства претендовать на жанр научной публицистики. Трудность этого жанра еще и в том, что он предполагает многоролевость того, кто его избирает: и роль ученого, и роль человека, которому дано перо и которому должно быть сродни не только научное, но и мифопоэтическое мышление.

Именно такой жанр для книги «Охота на ведьм: Исторический опыт интолерантности» выбрала Мария Тендрякова.

Существует стереотипное восприятие научной публицистики как литературы, находящейся при науке, около науки, объясняющей науку для профанов, – но оно не соответствует реальности.

Научная публицистика выполняет особую миссию – прорыва к целостному пониманию действительности, движения мысли «поверх барьеров». Это метод прорыва к пониманию тех проблем, на которые замкнутые в «своих комнатах» науки ищут свои ответы и ощущают их ограниченность. Блестящие образцы научной публицистики – книги К. А. Тимирязева «Жизнь растения», И. И. Мечникова «Этюды оптимизма», А. Эйнштейна и Л. Инфельда «Эволюция физики».

На мой взгляд, яркая научная публицистика Марии Тендряковой многое способна прояснить для тех, кто хочет оценить масштабность «перепадов культур», для тех, кто понимает, что наивно сводить к концепциям заговора те или иные исторические события. А также для тех, кто наберется мужества осознать, что тоталитарная культура – это не культура, ушедшая в историю, а та культура мышления, которая активно вторгается в нашу современность.

● 

Обсуждая проблемы ксенофобии и толерантности, мы немножко похожи на людей, которые сидят на вулканической лаве и пытаются на ней жарить яичницу. Эта «лава» может накрыть любые экономические и политические прогнозы: стоит проявиться социальным и религиозным конфликтам, как разработка многих программ окажется в буквальном смысле пустым звуком.

Вместе с тем хочу подчеркнуть: проблема веротерпимости, толерантности – это проблема поиска. Ведь речь всегда идет о поиске баланса интересов сторон, у которых заведомо разные взгляды, цели, возможности.

Великие проверяльщики

Наши с вами дети – великие проверяльщики. Ведь они всегда резко отличаются от нас: взглядами, интересами, целями, возможностями.

Наши дети – великие проверяльщики на толерантность и личную уникальность.

Они придирчиво проверяют нашу способность сотрудничать с людьми, по-другому устроенными, мыслящими, действующими, – и то, насколько мы сами интересны, нестандартны, обладаем уникальным образом и особенной судьбой.

Как нам принять детскую непохожесть? Как нам понять его – другого ребенка, другого растущего человека?

Наши дети не похожи на нас.

И учтите: искусство жизни с непохожими людьми предполагает и то, что мы начинаем узнавать, что между нами сходного, с кем мы идентифицируемся, способны ли мы встать на место другого. Это и искусство подобного, и мы радуемся, когда находим соответствия.

В заботах любой школы подспудно скрыт вопрос: как сделать так, чтобы преодолеть оппозицию «свои-чужие» в отношениях между учителями и детьми?

В тех школах и у тех учителей, кто умеет преодолеть эту оппозицию, и возникает позитивное будущее.

Так в обществе в целом. Те общества, где существует толерантность, где другого не убивают только потому, что он высказал иное, отличное мнение, эти общества и определяют прогресс. Ведь прогресс – это рост разнообразия сложных систем.

Мера овладения искусством жизни с непохожими людьми – это и мера укрепления культуры достоинства. Я мечтаю, чтобы «свободные, основанные на жизни, на самомышлении, ясные и человечные» воззрения культуры достоинства смогли перевесить расчеты культуры полезности. В первую очередь в мире детства и мире образования.

И действую, чтобы это было. И я верю, что так будет.

ЧАСТЬ IV

Шок настоящего и становление личности

о пространстве для диалога поколений

ГЛАВА 17

Эпоха турбулентности

Еще в 1970 году вышла в свет книга Элвина Тоффлера «Шок будущего». А Рэймонд Курцвейл, создатель многочисленных систем для распознавания речи, предсказывает, что мы живем в эпоху «технологической сингулярности» и около 2050 года человечеству придется задуматься[32]: не пора ли сойти со сцены, уступив место формам искусственного интеллекта?

Мы не сойдем со сцены. Откуда такая уверенность? Искусственный интеллект достигает невероятного, создает то, что мы не можем прогнозировать, но его произведения складываются из комбинаций. Человек же рождает идеи из таких глубин творческой интуиции, которые искусственному интеллекту вряд ли окажутся доступны.

Как бы ни развивались технологии, как бы ни возрастали опасность и многообразие высокотехнологичного мира, человеку есть чем ответить на все эти риски.

О точности нечаянных формулировок

– Что сможет программа, которую ты делаешь? – спросили программиста.

– Не знаю, – ответил он. –