Народная история психоанализа - Флоран Габаррон-Гарсия

измерении репрессивной функции фантазма и соотносил ее прежде всего с проблемой индивидуальной психологии), он всё же, по словам Гваттари, вывел нас «на вернейшую тропу из всех известных»[306]. Вот, кстати, почему, по его словам, «никакое истинное революционное изменение не может состояться вне психоанализа»[307]. Действительно, детерминация группы подчинения затрагивает своих субъектов не только абстрактно и извне – в их функции и статусе, – но также стремится к «тотализации», которую надо «пошатнуть»[308]. Образы, символы, сознательные и бессознательные представления, составляемые субъектами о самих себе, других и группе, не могут быть независимыми от их конкретных социальных условий, сверхдетерминированных фантазматически. И именно это символическое групповое образование фантазма, свойственное данной ситуации, должно стать предметом анализа: «тот или иной фантазм, берущий начало в индивиде или группе, становится своего рода коллективной валютой, которая, будучи пущенной в обращение, служит опорой для образования фантазма группы»[309].

Феликс Гваттари

(© Bruno, Emmanuelle, Stephen Guattari. Archives Félix Guattari / IMEC)

Этот анализ еще более важен потому, что, по Гваттари, группы подчинения встречаются не только в крайних ситуациях, таких как диктатуры или секты, но также и в современном обществе и таких его институтах, как больница, где отделения образуют настоящие диктатуры в миниатюре. И, если только не подписываться под поздним антропологическим пессимизмом Фрейда и под концепцией, не доверяющей группам и толпам как таковым, которые якобы по «природе» своей являются группами подчинения, аналитик не может оставаться в своем кабинете, не может ограничиваться «контрактно-буржуазной» моделью классического курса терапии. Гваттари, будучи революционным активистом, обладает, впрочем, совершенно иным знанием о группах и толпах, он не раз сталкивался с такими случаями, когда группа не оказывается слепой массой, описываемой Гюставом Лебоном или Фрейдом, в некоторых его текстах. Но что же происходит в эти мгновения коллективной солидарности и взаимного внимания на уровне бессознательных феноменов и оборота аффектов? Возможно, группа в таком случае не растворяет в себе субъекта, но, напротив, раскрывает его и приводит в движение? Не замечаем ли мы в некоторых таких группах «субъект-эффекты»? Основываясь на своем прямом политическом опыте участника освободительных движений, Гваттари углубляет психоаналитическое исследование.

Не ограничивая свой дескриптивный анализ феноменами идентификации с лидером – что слишком часто позволяет аналитику смахнуть политику одним небрежным движением руки и, соответственно, свести какую угодно группу к подчинению ее субъектов, – Гваттари задается вопросом о субъективности эмансипированной группы. Преодолевая Фрейда и Лакана, Гваттари переносит, таким образом, анализ на вопрос о возможности неподчиненных групп. В рамках курса терапии Лакан, в тот период являвшийся аналитиком Гваттари, проводит различие между пустой речью, то есть дискурсом без речи, в котором сам субъект отсутствует, и полной речью, в которой субъект принимает свое желание и его истину, чтобы себя преобразовать[310]. Гваттари хватается за проблему истины и желания, каковые определяются в типичном курсе терапии, и перемещает их в рамки группы. И тогда он задает себе следующий вопрос: в каких именно условиях полная речь субъекта, в том смысле, в каком ее понимает Лакан, может возникнуть внутри группы? Гваттари, который мог наблюдать такую речь в своем опыте взаимодействия со многими группами, выдвигает гипотезу, согласно которой существуют также «группы-субъекты», то есть группы, позволяющие своему субъекту раскрыться для самого себя. Соответственно, вопрос тогда в том, как добиться возникновения таких освободительных групп или как ему способствовать. В этом и заключается ставка того, что Гваттари называет трансверсальностью в психоанализе. Трасверсальность можно определить в качестве реализации обновленной аналитической практики в институте – практики, направленной на преобразование субъектов и их отношений к социальным структурам, поддерживающим их, благодаря созданию институциональных условий, которые смогут ускорить возникновение групп-субъектов.

Объект психоанализа: от «объекта а»…

Основываясь на этой политико-групповой концепции желания, Гваттари, двигаясь в русле Райха, предпринимает атаку на унаследованную от марксистской традиции идею, согласно которой власть «обманывает» сознание пролетариев, чтобы добиться своих целей, то есть господства. Но нет, массы не были обмануты, они желали фашизма и фюрера. История полна примеров, в которых желание субъекта оборачивалось против него. Достаточно вспомнить о камикадзе, желающего полного социального подчинения, апофеозом которого оказывается смерть. Или же об аудитории, единогласно и с энтузиазмом согласившейся с предложением Геббельса объявить в 1943 году «тотальную войну»[311]. Очевидно, это смертоносное желание, структурирующее группы подчинения, для аналитика – не только «накладной нос» желания. В социальных формациях, насыщенных образами подчинения, любое «слово» «становится лозунгом». Образы, символы, сознательные и бессознательные представления, составляемые субъектами о самих себе, других и группе, стремятся овеществить членов группы. Под давлением Сверх-Я субъекты группы подчинения, как и их индивидуальные фантазмы, не могут быть действительно устойчивыми. Они составляют одно тело с группой, не обладая иной судьбой, кроме «корпореизации группы, и только в силу случая они скатываются к „чистому телу“, отчуждающему и смехотворному вымыслу, основанию индивида, преследуемого в одиночестве и тревоге обществом, которое принципиально не признает и подавляет реальное тело и желание»[312]. Психическая хрупкость субъекта в его отношении к группе подчинения такова, что само его тело рискует оказаться не более чем «смехотворным вымыслом». Группа подавляет реальное тело и единичное желание. Что это означает?

Мы выяснили, что субъект еще более хрупок потому, что групповое Сверх-Я требует подчинения его членов, чтобы тотализовать силу каждого в установлении своего господства. Оно извлекает свою власть не из одних лишь своих регалий. Такое отчуждение/лишение затрагивает наиболее интимную часть субъекта потому именно, что касается не только его образа, но также и его наслаждения. Группа подключается к самим телам своих субъектов, которых она подчиняет своему воображаемому закону, но взамен, в качестве компенсации, из этого порядка группы рождается сильнейшее наслаждение субъекта. Делёз и Гваттари позже напишут: «Та или иная форма общественного производства и воспроизводства со всеми ее экономическими и финансовыми механизмами, ее политическими формациями может желаться сама по себе. У фашистов была эрекция на Гитлера не как на отцовскую метафору. И так же на банковскую или биржевую операцию (ценную бумагу, купон, кредит) стоит у людей, которые не обязательно банкиры, не потому что это метафоры. А постоянно почкующиеся деньги, деньги, которые производят деньги? Существуют экономико-общественные комплексы, которые к тому же оказываются истинными комплексами бессознательного, – они переносят наслаждение с самых высших этажей своей иерархии на самые нижние (таков военно-промышленный комплекс)»[313].

Этот вопрос о наслаждении субъекта разрабатывался с 1950-х годов Лаканом на его семинаре, посвященном регистру реального, который посещал и Гваттари, – этим исследованием Лакан занимался вплоть