Народная история психоанализа - Флоран Габаррон-Гарсия

до завершения своих семинаров. С его точки зрения, даже ясная и отчетливая мысль философа поддерживается определенным наслаждением, а потому формулу Декарта «je suis» («я есть») он переписывает в форме «je souis» («я наслаесть»)[314]. За пределами образом и слов, за пределами воображаемого и символического, выписывается другой регистр, структурирующий субъекта, регистр реального и его наслаждения. Лакан первоначально выявляет этот регистр в первых неразличенных отношениях infans’а к материнскому Другому – это то, что Фрейд в своем Наброске психологии называет «Вещью» (das Ding), то есть материнское тело, ускользающее от всякого возможного суждения со стороны младенца, который еще не говорит. Эта область Вещи (которую Лакан впоследствии будет называть «авещью», «achose») – еще и область первых нерепрезентируемых наслаждений маленького человека, неотличимого от своей среды. Лакан выводит из нее то, что называет объектом а. Объект а, не смешиваясь с Вещью, след которой он, однако, на себе несет, встает на ее место в качестве ее субститута. Будучи нерепрезентируемым (его можно схватить только в форме «частичных объектов» тела – как объект сосания, грудь, объект выделения, кал, как голос или взгляд)[315], объект а выступает причиной желания субъекта, поскольку он – носитель его фантазма и его репрезентаций. Объект а, ставя субъекта в положение «внутреннего исключения для своего объекта», выходит за пределы символической и воображаемой логики, обеспечивая в то же время их связность.

С точки зрения Гваттари, проведенный Лаканом анализ функции объекта а важен потому, что мог объяснить желание субъекта в группах. В самом деле, Лакан описывает диалектику воображаемых отношений субъекта к группе в модусе отношения частичных объектов – именно она определяет работоспособность групп подчинения и саму действенность их фантазма. Субъект пристегнут к групповому фантазму потому именно, что на группу переносятся его частичные объекты: «такая корпореизация индивидуального фантазма на группе, или пристегивание индивида к групповому фантазму, – вот что переносит на группу агрессивный эффект этих частичных объектов объект а, – которые Лакан описал как оральный объект, анальный, объект голоса, взгляда и т. д., каковые управляются ансамблем фаллической функции»[316]. Группа обретает свою реальную работоспособность на основе частичных объектов тех субъектов, которых она формирует. Нерепрезентируемые обломки тела – именно из них и их первобытной агрессивности групповой фантазм черпает свою силу. За притягательностью его фаллического и агальматического образа (например, образа-субститута отца) в действительности скрываются многочисленные частичные объекты, которые фантазм обращает в свою пользу. Подавление, выполняемое группой в отношении к своим субъектам, возникает из захвата ею аппарата влечений. Отчуждение субъекта группой является, следовательно, «тотализирующим»: оно оказывается не только воображаемым, но также реальным и символическим, хотя и в разных долях. Кроме того, символы группы подчинения бедны и карикатурны – вспомним хотя бы о нацистах, и эта символическая бедность объясняет воображаемую хрупкость субъекта, связанную с тем, что требования его реального тела, тела влечений, обостряются.

Гваттари отмечает, что невротические и даже параноидальные процессы, сопровождающие «необычайные феномены бюрократизации, проявившиеся в большевистской партии ⟨…⟩, тем более сильны, чем более требовательны скрывающиеся за ними влечения»[317]. Группы подчинения, следовательно, на фундаментальном уровне нестабильны в силу раскола, производимого ими в своих субъектах: «идентификация с привилегированными образами группы не дает покоя, регалии группы отсылают к нарциссическим смертоносным влечениям, которые сложно отграничить»[318]. «Идеал» группы подчинения в силу навязывания ее однозначного закона усугубляет внутрипсихические противоречия ее субъекта. Это означает, что власть группы благодаря самой ее конституции является в то же время и ее слабостью. Реальное тело и его влечения сбивает с толку тоталитарный и воображаемый закон группы. И именно в силу этих расколов, которые можно анализировать, группа подчинения «может оказаться способной выйти из своей воображаемой корпореизированной репрезентации»[319].

… к «объекту b»

Но можно ли было развить этот анализ и, ориентируясь на объект а как носитель фантазма, выдвинуть гипотезу о существовании реального объекта группы, скрытого за групповым фантазмом? Ури говорит об этом вопросе «реального объекта группы», Ури пишет и обращается к Лакану: «Я говорил тогда об этом с Лаканом; быть может, не „объект а“, но „объект b“⟨…⟩ Почему бы и нет, ответил он мне, подчеркивая крайнюю сложность этого вопроса…»[320] И именно этим исследованием займутся Делёз и Гваттари в своем Анти-Эдипе 1972 года. Как напишет впоследствии Делёз, das Ding, Вещь, следует понимать не в качестве конститутивной для изолированного Субъекта, но как «Реальное социального тела, которое служит основанием для скрытых потенциальностей»[321], составляющих Субъекта. Не углубляясь в теоретическое изложение этой линии мысли, мы ограничимся здесь некоторыми следствиями, важными для техники анализа[322].

Раскрывая реальный объект, опору фантазма и причину желания, становится возможным провести анализ «ложных окон» группового фантазма: «Нужно будет расшифровать феномены, стремящиеся замкнуть группу в ней самой – лидерство, идентификации, эффекты внушения, козлов отпущения, – всё то, что стремится превознести местный закон и идиосинкразийные формации с их запретами, ритуалами и т. д., всё то, что стремится защитить группу, законопатить ее от серьезных бурь, угроза которых предвосхищается в специфической операции непризнания, состоящей в производстве своего рода ложных окон, каковые суть групповые фантазмы». Основываясь на этом истинном прохождении через групповые фантазмы, субъект может отсоединиться от группы подчинения ради группы нового типа, в которой его речь становится, напротив, конститутивной. Гваттари пишет об этом так: «Мы вступаем в группу не для того, чтобы спрятаться от желания смерти, вовлеченного в процесс создания обсессии, но по причине конкретной проблемы, не на века, но на время: вот что я назвал структурой трансверсальности…» В противоположность группам подчинения, которыми являются, к примеру, религиозные группы, здесь становится заметной агностическая динамика, составляющая группы-субъекты: Другой, которого образует группа, более не абсолютизируется. Именно это наделяет группы-субъекты наибольшими возможностями в плане снятия тупиковых симптомов, например, при возникновении неподчиненной субъективности. Субъект может столкнуться со своим желанием в самом опыте группы, он может говорить о нем, вместо того чтобы быть им проговариваемым, «получить доступ к тому, что находится по ту сторону группы, которое он скорее интерпретирует, чем проявляет»[323]. Он может критиковать ее, не подвергаясь критике с ее стороны.

Итак, если группы подчинения могут быть изменены, если бессознательное субъективное подчинение может быть проанализировано – и частично снято – анализом фантазмов, социальная ситуация и ее субъект также могут измениться. Группа подчинения получает свой закон извне, «и всегда можно рассчитывать на то, что скроешься в ее структурах непризнания». Но, «как только группа становится субъектом своей судьбы, как только она соглашается со своей собственной конечностью, собственной смертью,