Народная история психоанализа - Флоран Габаррон-Гарсия

«расчленения» его медицинской функции, должен вложить свою фактическую и юридическую власть в «многочисленные решения, затрагивающие различные группы и людей»[297]. Для этого надо сначала «расчистить тотализирующее пространство института», создав «вакуоли», то есть защищенные пространства, в которых члены института могут свободно связываться друг с другом, задавая друг другу вопросы о своих ролях: «что мы тут делаем?» Эти пространства представляют собой предварительный этап для всякой попытки группового анализа: «уже на первом шаге, сделанном в этом направлении, возникнет первичное различие между групповым избавлением от отчуждения и его анализом»[298]. Такой групповой диспозитив, действующий на постоянной основе и узаконивающий оспаривание и переопределение ролей, не может не произвести воздействие на своих субъектов, начиная с больного, который способен найти в нем функцию интерпретатора[299]. В силу конкретного преобразования неэгалитарных психиатрических диспозитивов может косвенно произойти «перестройка идеалов Я» членов института. Так осуществляется модификация субъекта в его отношении к другим и самому себе, особенно в его отношении к Сверх-Я, инвестированному институтом.

В 1957 году, на момент образования группы Севра, радикальная критика статуса санитара уже была реализована самой практикой клиники Ла Борд – различие между лечащим персоналом и обслуживающим официально отменено. Все работники, с медицинскими дипломами или без, стали «психиатрическими инструкторами», и точно так же были уравнены заработные платы[300]. Однако недостаточно объявить равенство, чтобы его осуществить; и сегодня этот вопрос формулируется в тех же категориях: как группа в институте лечебницы, где строгая иерархия и разделение труда часто сопоставимы с теми, что царят в тюрьме, может постепенно преодолеть социальные требования и свое отчуждение в разных его видах, чтобы в итоге члены института смогли сами проводить такие изменения и желать их? Именно в этом пункте и должен начать действовать психоанализ, прилагаемый ко всему институту в целом. У него более нет авангардного намерения просвещать массы и их ориентировать, скорее, его цель состоит в создании в каждой группе условий, благоприятных для устранения социального отчуждения, чтобы в свою очередь стал возможен «анализ желания, самого субъекта и других».

Задержимся на мгновение на парадигмальном примере Жоржетты, которая, по признанию авторов монографии о Ла Борд, представляет собой своего рода «миф о происхождении» этой клиники[301]. Жоржетта, женщина из низов, первоначально работница обслуживающего персонала, стала в итоге инструктором. Но и до этого она занималась повседневным уходом, так что ее можно было принять за санитарку. Авторы монографии задаются вопросом: «Была ли Жоржетта включена в новое групповое поле? Или же она сама создала новое поле в различных формах разделения труда? Символизирует ли она мутацию, резюмируя то, что трансформируется? Или же она является всего лишь ложной проблемой?»[302] В действительности, уже в 1953 году заметно более или менее неформальное и спонтанное «взаимопроникновение отделений»… и речь не только о Жоржетте: «Ариана спускается из прачечной в мастерские; мадмуазель Попинель, образец настоящей санитарки, возится с шитьем; Лелон, которая в основном занимается классами рисования, выполняет также и работу санитарки; Сейто перемещается из птичника в аптеку…»[303] Таким образом, официальное упразднение различия между медицинскими, то есть благородными, профессиями и теми, что считались им подчиненными, попросту ратифицировало уже испытанный модус работы; то есть это не было решением, навязанным извне неким революционным руководством. В данном случае это решение отчасти уже было субъективировано членами института: оно было эффективным потому именно, что многие его желали. То же самое относится ко многим прежним пациентам, которые впоследствии – поскольку им стало лучше и поскольку они доказали свою компетентность – стали оплачиваемыми психиатрическими инструкторами. Вот как была официально введена ротация задач.

На рывке этой институциональной динамики в Ла Борд создаются новые аналитические группы. Дискуссионные группы врачей и пациентов ставят перед собой задачу провести анализ институционального воображаемого, чем предполагается определенное расширение классического психоанализа. Дело не в том, что он остается «без кушетки», если вернуться к выражению Ракамье, но, скорее, в том, что сталкивается с вопросом группового фантазма и его отношения к субъекту. И здесь решающим оказывается вклад Гваттари.

Вопрос группового фантазма у Гваттари

Как уже отметили Фрейд и Лакан, группы устанавливают ритуалы, черпая свои способности к действию из отношений членов к лидеру, который занимает место идеала Я. Но, с точки зрения Гваттари, группы не ограничены тем, что они объект фантазма, раз они защищают своих субъектов от конститутивной тревоги, связанной с ситуацией инфантильной беспомощности, посредством субститута образа отца. Другой и фигуры, необходимые субъекту, – не просто мифы: образование фантазма раскрывает в то же время и определенную политическую функцию. И хотя оно защищает субъекта от тревоги, в то же время оно уводит в тень его социальное положение, в создании которого само же и участвует. Например, в такой глубоко отчужденной группе, каковой является больница, символическое сверхдетерминированное «деформирующее воображение», которое принимает как невротика, так и психотического больного, первому позволяет найти «неожиданный повод для укрепления его нарциссизма, тогда как психотик сможет по-прежнему молча предаваться своим универсальным страстям»[304]. Непризнание группового фантазма «защищает» его субъекта от «осознания» своего собственного положения, но в то же время закрепляет его нарциссическую идентификацию с тем, чего «ждет» от него общество. Другими словами, операция подчинения возможна только потому, что субъект сам на уровне воображения участвует в поддержании этого непризнания символического характера группового фантазма. И участвует он в нем тем более охотно, что взамен этот фантазм раздает каждому места в группе, в каковых субъект «пожелает» оказаться. Таким образом, субъект может принимать себя за руководителя, врача или больного: «Индивидуальное образование фантазма пытается воплотиться (на символическом уровне группового фантазма) и прикрепить там специфические воображаемые данные, которые вполне „естественно“ угнездятся в различных ролях. ⟨…⟩ Эта воображаемая корпореизация определенного числа означающих артикуляций группы заставляет – под предлогами организации, эффективности, престижа или, наоборот, неспособности, неквалифицированности – кристаллизоваться структуру в целом, сковывает ее способности к перестройке, наделяет ее своим обликом и тяжеловесностью, ограничивая тем самым ее способности к диалогу со всем тем, что могло бы поставить под вопрос ее „правила игры“, то есть, иными словами, собирает условия ее сдвига к тому, что мы назвали группой подчинения»[305]. Эта имагинаризация субъекта, бессознательно проецирующая координаты его Я на группу, чтобы присвоить ее себе и суметь разместиться в ней в соответствии с обстоятельствами его истории и социальными детерминациями, делает из процесса образования фантазма один из операторов отчуждения. И хотя Фрейд «со всей своей невинностью» упустил социальную реальность проблемы в силу «смещения плана» (поскольку не знал о политическом