Народная история психоанализа - Флоран Габаррон-Гарсия

Условия содержания ужасны. Беженцев размещают под открытым небом. Часто идет дождь, иногда ударяет мороз. Никаких укрытий, никаких уборных, заключенные облегчаются прямо на землю. Быстро распространяются болезни, которые уносят жизни многих, – тиф, чесотка, туберкулез… но кто-то умирает просто от голода и холода. Французская администрация, не приветствующая прибытие этих беженцев, не желает оказывать задержанным хоть какую-то помощь и дурно с ними обращается; она побуждает их вернуться в Испанию, улучшая условия содержания для тех, кто на это соглашается. Чтобы избежать проявлений солидарности между французскими солдатами и испанскими беженцами, на охрану лагерей направляют колониальные войска. Но движения поддержки всё равно организуются, и некоторым беженцам удается из лагерей сбежать.

В лагере Сет-Фон Тоскейес создает психиатрическое отделение: «В этом отделении всё тоже было комично. Там опять же были политические активисты, художники, гитаристы… И только один психиатрический санитар; все остальные были обычными людьми. И это созданное мной отделение оказалось весьма эффективным. Я считаю, что это одно из тех мест, где я занимался очень хорошей психиатрией, – в этом концентрационном лагере, в грязи. Это было просто замечательно. С другой стороны, ею пользовались, чтобы сорганизовать побег… такие вот дела. Часто забывают о том, что испанские республиканцы, сбежавшие из лагерей, стали костяком Сопротивления на всём юго-востоке Франции»[258].

Тоскейес знает, о чем говорит: 6 января 1940 года он поступает на работу в психиатрическую больницу Сент-Альбана в Лозере, из которой сделает центр сопротивления. Его нанимают в качестве помощника санитара, но он тут же впрягается в преобразование всего заведения, устаревшего к тому времени и находящегося в плачевном состоянии. Сент-Альбан – маленькая изолированная деревня. Больных, за которыми следят малообразованные священники, держат в стенах больницы, расположенной в самом центре деревни. Однако война переворачивает эту привычную сегрегацию, создавая для Тоскейса возможность ее подорвать. Когда условия становятся как никогда шаткими, нужда начинает диктовать свои правила – если позволить больным свободно выходить из больницы, они смогут оказывать местным крестьянам кое-какие услуги и что-то получать взамен. В других местах психические больные обречены на смерть от серьезнейшего недоедания – во время Оккупации и режима Виши более половины госпитализированных пациентов умерли от голода. Это настоящая гекатомба[259]. Однако в Сент-Альбане больным удается избежать этой печальной участи, и всё благодаря борьбе за выживание, которая там ведется. Тоскейес подчеркивает ее политические следствия: «Больные, санитарки и даже эконом или врачи – все они боролись с голодом, покидали госпиталь, ходили к крестьянам за маслом и репой, в обмен на кое-какую работу. Мы смогли связать больных с внешним пространством, не для того чтобы воевать, но чтобы торговать на черном рынке. Мы организовали выставки грибов, чтобы учить их собирать. А поскольку туберкулезным больным выдавали продовольственные карточки, мы изобрели туберкулезное отделение. Когда у кого-то начинались голодные отеки, у него тут же находили туберкулез. Существует вся эта связь вещей, объясняющая, что в конечном счете война приходит в самый подходящий момент… и то же самое можно сказать о Сопротивлении»[260].

Беженцы и эмигранты-подпольщики, в том числе и известные, прибывают в Сент-Альбан: Тцара, Элюар, Кангилем, Жак Матарассо, Мишель Бардаш – все они находят там убежище. С июня 1942 года Элюар руководит издательством Minuit – и Сент-Альбан оказывается платформой для значительной части публикаций, печатаемых в Сен-Флуре. Коммунист Люсьен Боннафе назначается в 1943 году главврачом. После войны сюда же приедет учится Франц Фанон[261]. Таким образом, в самые тяжелые годы петенизма и нацистской оккупации психоанализ, марксизм и поэзия сходятся в этом месте друг с другом. На собраниях тайного общества – Жеводанского общества – организуется тесная общинная жизнь. Как отмечают Даниэль Сивадон, Жан-Клод Поллак и Франсуа Пен, психоаналитики, которые впоследствии работали в Ла Борд, «когда ночью ждали посетителя или оружие, сбрасываемое на парашюте, когда занимались уходом за ранеными или же готовили подпольные издания, эти встречи приводили весь мир лечебницы в движение, меняли его, и уже в ту пору были направлены на „исцеление жизни“. Это было Жеводанское общество, по имени знаменитого зверя, которого никто не может поймать»[262]. Больные знали, что на третьем этаже замка прятались участники Сопротивления. Мать-настоятельница – тоже сообщница Тоскейеса, и говорили даже, что «маки Жеводана прятали под ее монументальной кроватью оружие»! [263]

В Сент-Альбане революционная организация затрагивает, естественно, все социальные отношения и в первую очередь отношения с больными. Раскрытие больницы во внешнее пространство влечет радикальное преобразование внутреннего режима работы учреждения, позволяя сделать из него «институт»[264]. Задача – в изменении привычных форм сегрегации, в борьбе с насилием и презрительным отношением к пациентам. Для этого Тоскейес создает «клуб», «самоуправляющуюся систему, если пользоваться этой терминологией. В нем люди упражняются в самоуправлении, в самой этой практике». Клуб, формально являющийся канцелярией редколлегии журнала Trait-d’union, в действительности представляет собой «место для самой важной в больнице коллективной психотерапии». Диспозитив клуба является трансверсальным, поскольку медперсонал объединяется в нем с пациентами, и именно клуб занят повседневной коллективной организацией института, создавая удивительный аппарат подрыва правил, насаждаемых буржуазным контрактуалистским государством. Но также это эффективный и вполне конкретный оператор психической и институциональной медицинской помощи; он не должен ограничиваться какой-то частной деятельностью, но должен, напротив, охватывать всю больницу в целом, все ее пространства и функции. В этом Сент-Альбан вдохновляется знаменитыми коммунами comarcas, созданными во время каталонской революции. Весь этот революционный опыт будет подхвачен Жаном Ури и Феликсом Гваттари, которые при основании клиники Ла Борд в 1953 году попытаются извлечь из него максимальное число следствий. «Нет никакого смысла находиться в Ла Борд, если ничего не знаешь о ПОУМ»[265], – всегда говорил Ури, указывая на преемственность с опытом испанской коммуны. До самого конца жизни Ури будет считать себя «поумистом»[266]. Следствия этого радикального подхода для психоанализа вскоре будут углублены и по-новому проблематизированы, особенно в Ла Борд.

Послевоенный контекст во Франции и основание клиники Ла Борд

В послевоенной Франции клиника не считается чем-то внешним для политических вопросов, которые в 1945–1970 годах всегда волновали значительную часть французской психиатрической и психоаналитической среды. И если во многих странах психоанализ вынужден адаптироваться ценой вытеснения своего политического измерения – здесь достаточно вспомнить о злоключениях Мари Лангер в Южной Америке или же о судьбе психоанализа в США после бегства туда венских аналитиков[267], – то во Франции развивается опыт ангажированного психоанализа, унаследованный от Красной Вены. Действительно, для политизированных психиатров и психоаналитиков, часто марксистов, которые принимали участие в Сопротивлении, бывали в Сент-Альбане и других