Психология достоинства: Искусство быть человеком - Александр Григорьевич Асмолов

Поиски ответа на этот вопрос отражены в трактатах «Сумма теологии» Фомы Аквинского и «Сумма технологии» Станислава Лема. Эта перекличка проходит через все времена, и за ней стоит вечный вопрос: что является целью и ценностью любых трансформаций?

Если расширение возможностей человека – это в широком смысле гуманизация, то, как во времена Реформации и Ренессанса, начинается автономизация социальных институтов и автономизация самого общества от государства.

Возникает развилка: цель развития – либо человек, либо обслуживающая его система. Отсюда гамлетовский вопрос любого времени: человек ради системы или система ради человека? Мы овладеваем технологиями для саморазвития, для счастья или технологии рано или поздно овладевают нами?

Сторонники технократизма часто заявляют: «Мы делом занимаемся, а не философией, спекуляцией, фантазиями, размышлениями о простоте и сложности». «Нам не до рассуждений, – говорят они. – Нам дело делать надо». (В русской литературе человек, который выбирает «дело», представлен, например, Базаровым у Тургенева и Штольцем у Гончарова.)

Любопытно, что в истории философии развилку между прагматизмом и ориентацией на познание, рефлексию, размышление нередко отождествляют с двумя путями: путем Протагора и путем Сократа. Именно оппозиция Протагор-Сократ стала оппозицией «технэ-эпистемэ», где в переводе с древнегреческого τέχνη – «ремесло», а ἐπιστήμη – «высшее знание, которое выходит за пределы повседневного опыта ремесленных практик».

Скачки прогресса и его теневая сторона

При трансформации цивилизаций нужно постичь образ человека, достроенного технологиями, и разобраться в том, какой системный, синергетический эффект эти технологии привносят.

Для этого недостаточно линейных схем мышления в стиле жестких причинно-следственных связей, поскольку мы имеем дело с принципиально нелинейными закономерностями эволюции.

Перед нами эволюционный скачок, подобный скачку от реальности Ньютона к реальности Эйнштейна и Бора. Человек в ходе цифровой социализации оснащается другими высшими психическими функциями, но в результате и многое теряет. Он становится более беспомощным без огромного количества своих «доращенных органов», которые вросли в него в ходе социализации, как импланты, а не протезы.

«Деградация» выступает спутником, побочным эффектом цифровых вооружений разума. Он перепоручает свои функции технологическим достройкам «человека расширенного». Атрофия ряда высших психических функций выглядит вполне реальной – прислушаемся к особой феноменологии «передоверия» умным инструментам: «Я не вспоминаю, а гуглю», «Я считаю не в уме, а только с помощью калькулятора».

Риск развития подобных культурных патологий – это риск атрофии интеллекта вследствие замены самостоятельных интеллектуальных действий действиями, опосредствуемыми инструментами технологической цивилизации.

Многие ли из вас смогут зажечь костер без спичек? (А ведь большую часть истории люди с этим отлично справлялись.)

Легко ли ориентироваться в лесу без компаса? (А вспомните «эффект Дерсу Узала» – у уссурийского охотника это вполне получалось.)

Знакомы ли вы хотя бы с парой людей, способных запомнить и рассказать наизусть текст размером с «Илиаду» или «Калевалу»? (А ведь героические эпосы всех народов когда-то передавались только из уст в уста и были обширнейших размеров.)

Многие ли люди нашей цивилизации способны выжить хотя бы месяц на необитаемом острове? (С этим вопросом, кстати, связаны особые подростковые программы – «робинзонады».)

А в наши дни – так ли нужно учиться считать в уме, писать от руки? И ведь это конкретнейшие вопросы учебных программ. Но противоречивый образ «человека расширенного» выходит далеко за рамки образования.

Не грозит ли нам интеллектуальная атрофия как побочный эффект технологического прогресса? Не теряем ли мы часто свое «я» в результате отказа от возможности самоделания (как в антиутопии Фонвизина «Недоросль»?). На что мы сами способны без роботов? Как не растерять «первозданные блага дикого человека» при восхождении на Эверест цивилизации? И что сможет человеческий разум без цифровых костылей?

● 

И все же откиньте стереотипы и забудьте об апокалипсисе.

Пройдите по улице. Вы увидите людей, которые ездят на досках. Иду – а навстречу мне – почти мой ровесник, этакий бородатый Хемингуэй на самокате.

Мир меняется. Мы не замечаем счастья нашего времени. Взрослые и не поняли, как сами впали в детство – в том числе и в хорошем смысле. Как мы ходим? Как мы движемся? Поглядите невооруженным глазом.

● 

Но уверенность, что «раньше было лучше», увы, свойственна людям. И в еще большей степени им присуща жажда простых решений. Вот только скоромыслие – это дорога в никуда.

Об этом несколько наблюдений и замечаний в следующей главе.

ГЛАВА 20

Бег ство от свободы. «Проект» Козьмы Пруткова и ловушки простых ответов

Правда ли, что останется только «это»?

Мне вспоминается эпизод из фильма «Москва слезам не верит», где герой восклицает, что через 20 лет ничего не будет: ни кино, ни театра, ни книг, ни газет – будет одно сплошное телевидение! Сбылся ли прогноз?

Тогда телевидение распространялось теми же темпами, как сейчас вытесняющий его интернет. Но и полстолетия спустя и книги, и театры не собираются исчезать.

В год пандемии в том же духе (как киногерой Рудольф о телевидении) говорили об интернете: впереди нас ждет только онлайн-обучение.

Но былью образования стало другое: переход в смешанную реальность – не только онлайн или офлайн, а их разные сложные сочетания.

Не одно отменяет другое – а жизнь приобретает новые измерения, образование получает еще одну систему координат, сохраняя прежние.

Такова судьба веры в универсальность любой технологии. Хотя многим кажется, что если поднатужиться, то удастся преодолеть многообразие мира, будет что-то одно, если только сделать ставку на что-то одно.

Например, многие привыкли не задумываясь повторять: нам нужно единое образовательное пространство. Но для чего? «Пространство» важно не само по себе, а для совместного действия и взаимопонимания людей. Ведь задача образования – не вогнать всех в рамки некоей этнической идентичности, а помочь всем почувствовать себя гражданами одной большой и прекрасной в своем многообразии страны.

Именно это первичная ценность, а не мифология «одинакового пространства».

Нужно понять: Россия – не гомогенна и не сможет быть одинаковой от Чукотки до Краснодара. Когда кто-то повторяет про «единое пространство», он зачастую забывает главное: управление Россией – это управление пространством разнообразия. Не одномерность, а вариативность служит инструментом, с помощью которого мы позволяем людям с разными стартовыми возможностями достигать успеха своими путями и на равных включаться в совместную жизнь и работу.

Характерно, что вслед за упоминанием «единого образовательного пространства» часто звучит и требование единых учебников. Здесь мне хочется напомнить поучительную историю. В 1940 году Уинстону Черчиллю предлагали ради эффективности ограничить обучение в школах одним учебником по каждому предмету. Он ответил: «Я ничего не смыслю в образовании, но не сделаю этого, потому что это уже сделали Гитлер и Муссолини…»

Самая домашняя антиутопия

«Проект…» Козьмы Пруткова – это