Между нами терапия. Исследование себя и ценности бессознательного - Ирина Гиберманн

не означает, что ничего не было. Это означает, что ещё не был оформлен внутренний наблюдатель, тот, кто может взять сцену и встроить её в историю, присвоить: «это часть меня», — оформить: «это значит для меня вот это». До появления автобиографической памяти мы живём в реакциях и кадрах. После у нас появляется нарратив. А вместе с ним — позиция. Я уже не просто тот, с кем что-то случилось. Я — тот, кто рассказывает. Кто понимает. Кто ищет связь. Кто удерживает причинность. Именно здесь впервые возникает внутренний диалог: я тогда разозлился — но почему? Мне стало стыдно — но откуда это стыд? Я помню, как мы ушли с праздника, — но кто тогда был виноват?

Ребёнок, у которого формируется автобиографическая память, начинает задавать вопросы: почему он так сделал? А что бы было, если бы?.. Он начинает пересказывать не просто то, что видел, а то, что с ним происходило как с субъектом. Вот почему воспоминания из этой зоны кажутся нам особенно «настоящими». Потому что они уже не просто ощущения. Они — осмысленные следы опыта, в которых кто-то внутри нас уже мысленно присутствует. Как автор. Как комментатор. Как персонаж. Но если в жизни ребёнка не было зеркала, если рядом не оказалось взрослого, который бы помог связать эпизоды, назвать чувства, дать им форму, то автобиографическая память может не оформиться. Тогда сцены остаются несшитыми. Воспоминания — обрывочными. А человек продолжает говорить: «я не помню себя». И он действительно не может вспомнить — потому что не было сформировано «себя» как фигуры внутри памяти.

Автобиографическая память — это не просто память о себе. Это способность сказать: это относится ко мне. Это было частью моей жизни, и теперь это часть моего взгляда. Это не просто доступ к воспоминанию — это способность увидеть в нём значение. В этом и состоит подлинная психическая зрелость: не просто помнить, что произошло, и не просто знать, что я чувствовал, а спросить себя: что это значит? Кем я стал из-за этого? Что внутри меня сформировалось именно тогда — и до сих пор живёт?

Автобиографическая память — это не про память как хронологию. Это про память как смысловую ткань, в которую вплетены и эпизоды, и чувства, и выводы, и немые дыры, и голос, который шепчет изнутри: всё это — ты.

Мы не просто так говорим о формах памяти. И не потому, что нам интересно, что именно и в каком возрасте мы можем вспомнить. А потому, что через память формируется не только осознание. Через неё начинает работать бессознательное. Память — это не папка, где хранятся события. И не книжка с картинками, к которой можно вернуться. Это среда, в которой психика учится переживать, реагировать, удерживать, отталкивать. Через неё прокладываются первые невидимые дорожки: на что я откликнусь, от чего замру, кого услышу, в кого никогда не посмотрю. То, что не стало воспоминанием, становится способом чувствовать. А то, что не стало словом, становится телесным ответом, повтором, реакцией. Так и возникает бессознательное: не как скрытое, а как оформленное вне языка.

Мы не помним, как всё начиналось. Но именно там, где всё начиналось, уже свернулась схема, которая потом будет разворачиваться всю жизнь. И здесь нам нужно понять: память — это не только про удержание. Это про аффект. Про то, как психика справляется с тем, что в неё входит. Как она переваривает возбуждение, выдерживает контакт, обрабатывает возбуждающее, встраивает невозможное.

Каждая форма памяти — это не просто «что запомнилось», а как психика это выдержала. Какие защитные слои возникли. Какие контуры образовались. Какие способы регуляции аффекта стали доминирующими. Именно поэтому за формами памяти идут модусы аффективной регуляции. Это не просто этапы. Это режимы существования психики. Каждый модус — это способ быть внутри реальности, выдерживать её или не выдерживать и отступать. Это окна, сквозь которые психика видит мир. И иногда — запирается. Мы будем говорить о них как о внутренних ландшафтах, в которых формируются страхи, защиты, бессознательные контуры личности. Не как диаграмма. А как жизненный опыт, который стал телом психики.

Телескоп. Модус «я есть, если ты есть»

Первый модус. Самый простой. Самый ранний. Самый недоступный для воспоминания — но самый сильный в своём воздействии. Это телескоп[11]. Как младенец, я высовываюсь из себя, как из кокона, — и смотрю. Что вижу, то и существует. Что исчезает из поля зрения — исчезает и из мира. У меня ещё нет ни памяти, ни предвосхищения, ни понимания. Только чистая реакция. Я реагирую не потому, что думаю. Я реагирую потому, что больше ничего не умею. Потому что мир — это то, что происходит прямо сейчас, и никак иначе.

Мама отвернулась — мама исчезла. Комната потемнела — комнаты нет. Закрыл глаза — мир стёрся. Открыл — новый мир, новые запахи, новые лица. Всё, что было — не существует, пока не появилось снова. Я не могу удержать образ. Не могу отложить в памяти. Я не способен воспроизвести. Всё, что есть, — это здесь и сейчас. Всё, что не здесь, — исчезло. Навсегда.

И именно в этот момент возникает самый первый страх. Страх исчезновения. Страх того, что если тебя нет — нет и меня. Если нет твоего голоса, твоего запаха, твоего взгляда, твоего касания — то нет и меня. Всё моё существование держится на одном условии: ты рядом. Ты обнимаешь. Ты откликаешься. Ты берёшь меня на руки, когда я плачу, — и тогда я существую. И если ты не берёшь — я растворяюсь. Я перестаю быть. Я — никто.

Это непосредственный опыт. Прямая реакция тела. Без абстракций. Без «а что, если». Без «я вернусь через пять минут». В этом возрасте нельзя сказать ребёнку: «подожди». Он не понимает «потом». Не понимает «ещё». Не понимает «попозже». Потому что нет времени. Есть только мгновение. Это и есть телескоп: не телескоп как инструмент, а телескоп как точка зрения — узкая, сфокусированная на настоящем. Всё, что не в кадре, — не существует.

Нет ни воображения, ни фантазии, ни переноса. Нет возможности представить себе розового слона. Или представить, что бабушка приедет через неделю. Или что, когда я закрою глаза, ты останешься здесь. Всё, что есть, — должно быть сейчас. Я хочу — и ты тоже хочешь. Я вижу — значит, ты видишь. Я существую — только если ты на меня смотришь. Это почти как у золотой рыбки. Или у Дори. Помните? Плывёт, оборачивается — и всё забывает.