Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

женщина – личность, которую легко узнать, – содержит дом в чистоте и порядке, примиряет ссорящихся братьев и при необходимости усваивает горькие уроки судьбы. Архетипический герой создает порядок из хаоса, приносит мир и перестраивает общество, когда оно становится жестоким и анахроничным.) Коллективное бессознательное, составляющее основу общей религиозной мифологии, на самом деле является поведением (алгоритмом действия), которое было выработано, передано, скопировано и изменено всеми, кто когда-либо где-либо жил. Образы этого поведения и загадочного «места», в котором оно совершалось (вселенной хаоса и порядка), являются символами – метафорами – и служат связующим звеном между упорядоченной мудростью и ясно выраженным знанием. Они представляют собой некую образную точку перехода от действия к слову.

Мы потратили сотни тысяч лет, наблюдая за своими поступками и затем рассказывая истории о том, как мы действуем. Хорошая история универсальна – она говорит с каждым на понятном языке, имеет общие ссылки и отражает опыт, который мы все разделяем. Что же объединяет людей, независимо от места и времени рождения? Разумно ли искать нечто постоянное на протяжении веков, лежащих между нами и жителями каменного века? Что могло преодолеть идеологические и религиозные барьеры, которые разделяют представителей современных наций? Древние предки были гораздо ближе к природе и решали задачи, весьма далекие от повседневных проблем современного человека. Колоссальные различия между нашими мирами на расстоянии кажутся аналогичными, если не совершенно идентичными противостоянию культур – огромной пропасти, которая все еще отделяет индийского йога, например, от банкира с Манхэттена. Неудивительно, что в мире, объединяющем столь разных людей, ни на минуту не угасают межгрупповые конфликты. Также неудивительно, что мы, похоже, переросли традиционную мудрость. Но есть ли исконные предпосылки, с которыми все могли бы согласиться и которые могли бы разделить, невзирая на различия?

Большинство объектов опыта имеют как общие, так и отличительные свойства (и все они весьма значительны). Так же обстоит дело с отдельными личностями и культурами. При этом мы, кажется, лучше замечаем различия, а не сходства. Группы людей, у которых много общего, по крайней мере с точки зрения более далеких от них чужаков (например, ирландские католики и протестанты), достаточно ясно видят свою социальную уникальность. Гораздо неохотнее мы замечаем то, что нас объединяет. Думаю, отчасти это происходит потому, что мы не привыкли фокусироваться на предсказуемом и знакомом. Внимание человека само собой притягивается к природным и социальным явлениям окружающего мира, которые содержат информацию. Сербов и хорватов разделяет стена привычки. Они не видят собственного сходства, но при этом замечают малейшие различия.

Вопрос «что общего есть у двух разных существ, предметов или ситуаций» на самом деле значит следующее: «на каких уровнях анализа две или более вещи можно считать одинаковыми, а на каких – разными». Именно индивидуальность – определенное время и место в жизни – отличает людей друг от друга. При этом нас объединяет сам факт того, что каждому человеку отведено особое время и место существования, а также то, как этот факт влияет на природу бытия. Жизнь открывает перед нами множество дорог, но на любом пути встречаются болезни, смерть и необходимость следовать законам общества. Люди – изменчивые, ограниченные, социальные существа, вовлеченные в групповую, совместную и конкурентную деятельность. В конечном счете мы не понимаем правил, которые управляют нашими стремлениями, и не можем ясно объяснить, почему мы делаем то, что делаем. Демократические конституции, например, содержат самые непреложные своды правил, которым мы подчиняемся (и которые управляют нашим поведением). Они прочно встроены в концепцию естественных прав: люди твердо верят в самоочевидность этих истин. В результате мы все разыгрываем историю, которую не понимаем. Она охватывает максимальный объем времени и пространства (по крайней мере, тот отрезок, который имеет к нам отношение) и все еще неявно «хранится» в нашем поведении, хотя и бывает представлена в эпизодических образах и словесном описании. Это отчасти скрытое ограничение составляет мифологию и обряды людей, обеспечивая «верхний уровень», бессознательные границы системы взглядов, в которых условные, поддающиеся выражению личные истории сохраняют свою значимость.

Невозможно правильно оценить природу категорий мифологического воображения, не развив некоторого понимания процесса категоризации. Он позволяет нам спокойнее относиться к таинственному и сложному окружающему миру и считать его более понятным. Мы упрощаем его, воспринимая предметы и ситуации, имеющие некоторое общее устройство, назначение или значение, как нечто схожее. Люди настолько преуспели в умении классифицировать, что оно воспринимается как должное и кажется легким. Однако все не так просто. Оказалось, что описать правила, которые следует разложить по категориям, или сам акт категоризации, совсем не легко. Выдающийся психолингвист Роджер Браун отмечал:

Примерно до 1973 года люди задумывали психологические эксперименты по формированию категорий, следуя модели «правильного множества». Треугольники – это правильное множество, то есть принадлежащие к нему фигуры точно определяются сочетанием атрибутов, неизменных для всех членов множества и не присущих не членам. Треугольник – это замкнутая трехсторонняя фигура. Из этого четкого определения следует, что членство во множестве не является вопросом степени; один треугольник не более треуголен, чем любой другой. Объект просто является или не является треугольником.

Оглядываясь назад, удивительно, что психология так долго могла думать о категориях реальной жизни как о правильных множествах. Мы должны были бы больше беспокоиться о том, насколько трудно человеку определить нечто «естественное». Используемое здесь понятие «естественного» включает не только собаку и морковь, но и такие предметы, как стул, автомобиль или карандаш. Я знаю, что вы можете сказать, описывая кого-то, но вот попробуйте перечислить атрибуты, которые верны для всех собак, а не для кошек, волков или гиен, или для всей моркови, а не для редиски или репы, или для всех стульев, а не для маленьких столиков, пуфиков, скамеек[201].

В естественном состоянии люди думают не так, как логики или даже эмпирики. Для этого нужна подготовка. В ее отсутствие мы мыслим более субъективно – как «неразумные», удивительно эмоциональные существа, которые населяют тела определенного размера с индивидуальными и ограниченными свойствами. Наши естественные категории – это спонтанно определяемые группы признаков. Но они состоят не только из общепринятых свойств, характерных для встреченных нами вещей или явлений. Естественные категории имеют довольно размытые границы, которые перекрывают друг друга. Построение правильных множеств вполне возможно (и очевидно, поскольку они существуют). Способность создавать и использовать такие множества оказалась во многом полезной. Тем не менее, с филогенетической точки зрения, это относительно новое умение. Оно зависит, по крайней мере частично, от способности мыслить эмпирически и рассматривать вещи объективно. При отсутствии этого навыка, который требует специальной подготовки (или хотя