Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

широкое, но определимое значение для двигательной реакции – он обладает смыслом. Мы собираем информацию о природе вещей, поскольку она обозначает поведение и управляет тем, как мы (наряду с другими членами нашего общества) действуем. Люди делают выводы об исконных значениях предметов и явлений, наблюдая за своими реакциями на них. Таким образом, неизвестное классифицируется, потому что мы предсказуемо откликаемся на его проявление. Оно побуждает к действию и заставляет чувствовать. Оно парализует страхом и одновременно манит вперед, разжигает любопытство и обостряет эмоции, предлагая узнать нечто новое и обрести благополучие, возможно, ценой жизни. Мы наблюдаем за своими биологически обусловленными реакциями и делаем выводы. Неизвестное по своей сути интересно, и это создает бесконечную дилемму. Оно одновременно многое обещает и бесконечно угрожает, выступает как условный первоисточник конкретной информации и предельное единство всего познанного на сегодняшний день. Новизна вечно окутывает вещи, порождает их и забирает назад. Как ни парадоксально, мы знаем кое-что об области неизвестного – мы сохраняем некое понимание того, как в ней действовать, и частично представляем неисследованную территорию. Эта непостижимая способность присуща всем людям. Поскольку непознанное составляет нечто вроде исконного компонента «среды», мы должны знать, чем оно является и что означает; должны понимать его влияние на поведение и эмоциональные реакции.

Исследованная территория – это нечто совершенно иное. Там полезно совершать устоявшиеся действия, а не робко исследовать место, в котором нет ничего определенного. Привычки появляются, как правило, потому, что ранее они оказались успешным опытом – достаточно поступить как обычно, чтобы превратить в безопасное убежище то, что в противном случае стало бы неисследованной территорией. Мы уже знаем, что неизвестное не теряет своего первичного побудительного значения (обещания и угрозы) из-за пассивного процесса привыкания. Адаптация всегда активна. Приспособление (не в самом буквальном смысле) есть результат успешного творческого исследования – создание моделей поведения, которые превращают неопределенность новизны в нечто положительное (в лучшем случае) или хотя бы нейтральное. Огонь плох или хорош? Смотря для чего, ведь потенциал вреда и пользы определяется контекстом. Проявление одного из его многочисленных свойств становится последствием нашего поведения. Пламя в камине согревает холодный дом, но, если зазеваться, он может сжечь его дотла. То, что делает огонь, – что он собой представляет с точки зрения побудительной значимости, – зависит от того, как человек к нему относится.

Мы утратили первобытный страх перед огнем не потому, что просто привыкли, а потому, что овладели им, научились определять и ограничивать его «внутреннюю» амбивалентную эмоциональную значимость и подстраивать свое поведение. Горящий костер (который мы можем контролировать) стал явлением неопасным – даже знакомым и умиротворяющим. Все, чем мы можем управлять (то есть что подчиняем собственным целям), по определению становится предсказуемым. Поэтому площадь «исследованной территории» в целом определяется безопасностью. Мы точно знаем, как действовать в безопасной зоне. «Знать, как действовать» означает «быть уверенным в том, что поступки, совершаемые в осмысленном контексте настоящего, приведут к желанным результатам в будущем». Эмоциональное значение явлений, составляющих «исследуемую территорию», наносится на карту, которая принимает форму истории – описания значимости текущих событий, образ желанного будущего и избранных средств, которые помогут превратить первое во второе. Территории, которые такие истории делают полезными, – это наша «родная земля».

В привычном пространстве человеку все знакомо. Однако многие так называемые вещи, с которыми он сталкивается (если не большинство из них), – это другие люди. То есть на исследованной территории не встречается незнакомое поведение. На родной земле мы спокойно занимаемся привычной деятельностью вместе с другими людьми (которые преследуют те же цели, чьи эмоции легко понять, чьи убеждения совпадают с нашими, чьи поступки предсказуемы). Наши знания и умения зачастую отражают то, что принято в обществе, мы подстраиваем свои поступки под совокупное поведение окружающих. Таким образом, «исследуемое» обязательно означает «то, где человеческая деятельность стала предсказуемой», а также «то, где ход “естественных” событий может быть точно определен». Карты, которые делают территорию знакомой, во многом состоят из представлений о поведении: поведении конкретного человека и тех, с кем он постоянно сталкивается, к кому старается приспособиться. Мы сопоставляем свои поступки с поступками других и наносим на карту стереотипы поведения, потому что из них складывается окружающий мир. Однако люди не всегда ясно понимают, что делают. Шаблоны поведения чрезвычайно сложны, а психология как наука еще очень молода. Бытовая мудрость выходит за рамки того, что может быть ясно истолковано. Мы действуем сами, учим других и все же не понимаем и не можем объяснить своих поступков. Как такое возможно?

Мы уже говорили о том, что можем представлять нечто непонятное – получать знание о природе неизвестного (о том, что оно вечно пугает и многое обещает), наблюдая за своими действиями в его присутствии. Нечто подобное происходит в отношении общества и принятого в нем поведения. Люди наблюдают, как поступают другие, подражают им и в результате учатся сами. Более того, мы изучаем и постигаем социальный мир (который в значительной степени является областью исследованного), наблюдая за действиями, которые в нем происходят. Наши представления сначала складываются в модели поведения, а затем в истории – после того как природа алгоритмов действия четко определяется и принимает форму повествования. Хорошая история представляет образцы поступков, уместных на достаточно большой территории. Из этого следует, что величайшая из всех историй описывает шаблон поведения в самой обширной области, какую только можно представить.

Мы копируем и наносим на карту адаптивное поведение, которое ведет к достижению заветной цели, чтобы преобразовывать таинственное неизвестное в нечто желанное и предсказуемое, чтобы контролировать аспекты опыта, связанные и не связанные с жизнью общества. Конкретные поступки, которые мы повторяем, перенимаем у других, складываются в единое целое и составляют культуру, упорядочивающую существование человечества. Наши карты адаптивного поведения содержат описания мира, в котором оно проявляется, – описания исследуемой и неисследованной территорий, – а также представления о самом поведении. Люди рассказывают о прошлом (личном и коллективном). Эти предания отражают содержание декларативной памяти, то есть систему знания того, что. Истории об одушевленных объектах – существах, наделенных чувствами и стремлениями, – могут рассматриваться как описания поведения, включая предпосылки, последствия и контекст. Они изображают результат применения алгоритма действий, то есть систему знания того, как, и выводы (явные и неявные) о существовании и природе побудительных и эмоциональных факторов (скрытых, невербальных, неповествовательных «исходных предпосылок»), которые направляют и управляют такими результатами. Получается, что система знания того, что содержит сложное социально и исторически сконструированное (но все же несколько бессознательное) словесное и образное описание действий системы знания того, как, принимающее форму повествования. Возможность составлять такое представление