Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

все в одну схему. В разных культурах люди одинаковым образом определяют предметы и явления, потому что разделяют структуру памяти и физическую форму, проявляющуюся в процессе наблюдения. Мы разграничиваем схему восприятия, мотивационное побуждение и эмоциональное состояние. Воображение имеет свои естественные категории, в которые более или менее предсказуемым образом попадают отдельные явления. Их существование зависит от взаимодействия между воплощением разума и миром совместного опыта. Истории описывают взаимодействие содержания категорий воображения, воплощая их в образах драматических персонажей. Эти действующие лица имеют предсказуемую природу и повсеместно снова и снова разыгрывают перед зачарованным зрителем извечные модели отношений.

Итак, мы составили представление об общности структуры и вывели правдоподобную теорию, которая объясняет наличие этой общности. Возможно, мы разумно описали природу универсальных шаблонов повествования, установив, ради осторожности, ряд дополнительных и довольно жестких ограничений (мы же помним, как трудно проверять теории толкования). Во-первых, давайте сделаем описание рационально приемлемым и внутренне согласованным, то есть найдем способ осмысления мифа, который не противоречит опытно-научным принципам и, по-видимому, может применяться к историям, происходящим в разном месте, в разное время. Далее сделаем описание простым (ведь простота – верный признак правильной теории), чтобы запомнить структуру толкования было намного легче, чем сами истории. Давайте сделаем его убедительным и с эмоциональной точки зрения. Удачные теории всегда красивы. Эта красота проявляется одновременно как эффективность, характеризующая любой хорошо созданный инструмент, и как «окно в возможность». Верная теория позволяет использовать то, что раньше казалось бесполезным для достижения желанных целей. Она дарит надежду и вызывает приятное возбуждение. Правильная теория о структуре мифа позволяет увидеть, как некогда непонятная история озаряет светом истинный смысл жизни. Наконец, давайте ограничим описание, соотнеся его с тем, что нам уже известно о работе мозга, и убедимся, что мир мифа толкуется так же, как мир, воспринимаемым умом.

Действуя в пределах этих ограничений, можно выдвинуть следующую простую гипотезу: «частично скрытые» мифические истории или фантазии, которые управляют нашим приспосабливанием к действительности, по-видимому, описывают, изображают или воплощают три неизменных составных элемента человеческого опыта: неизвестное, или неисследованную территорию; известное, или исследованную территорию; и познающего, или процесс, выступающий посредником между ними. Эти три кита составляют космос, то есть мир опыта, с точки зрения повествования или мифологии.

Где бы и когда бы ни жили люди, они сталкиваются с одними и теми же проблемами или, возможно, метапроблемами, поскольку их детали бесконечно различаются. Человек – культурное существо и должен смириться с существованием культуры. Он должен овладеть областью известного – исследованной территорией, набором толкований и моделей поведения, которые разделяют его соотечественники. Он должен понять свою роль в окружающем мире – роль, определяемую необходимостью сохранения, поддержания и передачи традиций, а порой и радикального обновления этих традиций. Кроме того, он должен уметь терпеть и даже извлекать пользу из существования туманного неизвестного – неисследованной территории, неожиданности, с которой нельзя справиться с помощью заученных и привычных алгоритмов действия. Новый опыт является той частью «среды», которая требует активного, добровольного и мужественного исследования. Наконец, человек должен приспособиться к присутствию самого себя – столкнуться с бесконечно трагической проблемой познающего, с процессом постижения истины, с ограничениями и смертностью. Он должен служить вечным посредником между созидательным и разрушительным «нижним миром» неизвестного и безопасным, но угнетающе-патриархальным царством культуры. Мы не можем видеть нечто непознанное, потому что защищены от него чем-то знакомым и неоспоримым.

Люди привыкли к тому, что́ им по определению хорошо известно, и поэтому часто не в состоянии понять его структуру (и даже понять то, что оно вообще существует). Они пребывают в неведении относительно своей истинной природы из-за ее внутренней сложности. Мы воспринимаем себя и других так, как принято в обществе, то есть предсказуемым образом, и тем самым отгораживаемся от нашей внутренней тайны. Персонажи мифа воплощают «видимый» и «невидимый» миры. Анализируя их взаимодействие, можно прийти к пониманию того, что означает значение и как оно проявляется по отношению к действиям. Именно так человек начинает осознавать потенциальную широту и глубину собственных эмоций и природу истинного бытия, способность творить страшное зло или великое добро и чувствовать побуждение участвовать в этих грандиозных деяниях.

Обратимся еще раз к древнему шумерскому мифу о сотворении мира:

До сих пор не найдено еще ни одного собственно космогонического текста, однако некоторые намеки позволяют реконструировать решающие моменты творения, каким его представляли себе шумеры. Богиня Намму (чье имя передается пиктограммой, обозначающей изначальное море) считается «породившей Небо и Землю» и «прародительницей всех богов». Тема Изначальных Вод, воображаемых как целое, одновременно космическое и божественное, характерна для архаических космологий. И в нашем случае тоже водная стихия отождествляется с Первоматерью, порождающей путем партеногенеза первую пару сущностей – Небо (Ан) и Землю (Ки) – воплощение мужского и женского начал. Эта первая пара связана, вплоть до слияния в иерогамии. От их союза происходит Энлиль, бог воздуха. Из другого фрагмента мы узнаем, что этот последний разъединил своих родителей… Космогоническая тема размежевания Земли и Неба тоже довольно широко распространена[206].

«Небо» и «Земля» здесь – это категории восприятия, характерные для культуры шумеров, и их не следует путать с «небом» и «землей», воспринимаемых современным эмпирическим мышлением. «Ан» и «Ки» – драматические образы Великих Отца и Матери всех вещей (а также Сына, который дает им «рождение»). Такое парадоксальное повествование характерно для многих мифов о сотворении всего сущего. Например, в месопотамской поэме «Энума элиш» герой/божество Мардук сражается с водной драконицей Тиамат (матерью всего сущего, включая самого Мардука), разрубает ее на части и создает из них мир[207]. Мардук служит наглядным примером для правителя Месопотамии[208], задача которого состоит в том, чтобы обеспечить существование и стабильность космоса, как следствие надлежащего нравственного поведения, определяемого подражанием Мардуку. В иудеохристианской традиции именно Логос[209] – Слово Божие – создает порядок из хаоса, и именно по его образу и подобию сотворен человек («сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему» [Быт. 1:26]). Эта мысль дополнительно подтверждается в ранней и поздней египетской космологии (как мы увидим позднее). Похожим образом обстоят дела на Дальнем Востоке. Космос там представляется как взаимодействие Ян и Инь, хаоса и порядка[210], то есть неведомой, неисследованной и известной, исследованной территорий. Посредником между ними выступает Дао (аналогично Энлилю, Мардуку и Логосу) – сила, постоянно порождающая и возрождающая Вселенную. Для восточного человека жизнь в Дао – это высшее благо, путь и смысл. Это цель, которой должны подчиняться все остальные цели.

Мир, описываемый в наших повествованиях, имеет