Мисс Эндерсон и её странности - Анастасия Зарецкая

В зале суда Алесте выпала честь занять особое место — практически в центре.

Особенность судов Глейменса была такова, что до начала заседания подсудимый смотрел на публику, не имея права говорить, но показывая всем желающим своё лицо — кажется, это был ещё один из способов воздействовать на моральное состояние подсудимого. Когда заседание начиналось, подсудимого обращали лицом к судье — так, чтобы и судья, и обвинение, и защита, и присяжные могли видеть его лицо и считывать на нём эмоции.

Наверное, они обладали особой чуткостью к чувствам. Не зря же посвящали этому всю свою жизнь.

Пока что Алеста была обращена лицом к публике и спиной к судье. Лавочка Алесте расположилась на возвышении, отделенной от всего остального зала невысокой перегородкой. По обе стороны от Алесты стояли констебли, и вновь не удалось понять: охраняют её — или от неё?

Алесте ничего не оставалось, кроме как слушать хлопки дверей на парадных входах, через которые проходили адвокаты, присяжные и судья. Представлять их встречу, до которой остается уже совсем немного времени.

И, гордо выпрямив спину, наблюдать за публикой, постепенно заполняющей зал заседания.

Желающих посмотреть на то, как Алесте будут выносить вердикт, набралось на удивление много… Этих бы инициативных людей — и к ней в Лавку странностей, чтобы они с интересом разглядывали не Алесту, а представленные на витринах экспонаты. В таком случае с её лица не сходила бы улыбка, тогда как сейчас Алеста тратит все силы на то, чтобы не сжаться в один напряженный комок.

Желающие были разными.

У одних на лице застыло предвкушающее настроение — любители зрелищ. У других тревога — не то за свою безопасность, не то за дальнейшую судьбу Алесты. У третьих — удивление, которое лишь нарастало после того, как они переводили взгляд с лица Алесты на её волосы.

Когда зал заполнился практически целиком — людьми, их голосами и чувствами, — Алеста заметила красивую пару: высокого мужчину с величественной осанкой и светловолосую женщину в элегантном чёрном платье. Алеста, быть может, и не обратила бы на них внимание, если бы они сами не смотрели на неё пристально. Их взгляды отличались от взглядов подавляющего большинства. Мужчина смотрел на Алесту так, будто им уже доводилось знакомиться, чего точно не происходило. А женщина — с безграничной обидой, будто именно из-за Алесты она лишилась всего, что вообще когда-то имела.

Алеста ответила открытым, но равнодушным взглядом — им двоим.

А потом в очередной раз обратила внимание на вновь вошедших, но теперь сердце её забилось в два раза быстрее прежнего.

Это были Кейден и Бернис. Они пришли вместе, хотя ни о чем не переговаривались. И Алеста пожелала настолько сильно, насколько вообще могла — чем бы ни закончилось это судебное заседание, пускай Кейден и Бернис продолжат и дальше поддерживать связь. Хотя бы ради Алесты.

Кейден занял наиболее близкое к Алесте свободное место. Словив взгляд Алесты, он плавно ей кивнул, будто хотел сказать, что всё идёт по плану. А Алеста отчего-то вспомнила, как он залез в сугроб ради того, чтобы словить её, сбегающую из дома. И как через решётку делал комплименты её глазам. Алеста в очередной раз обвинила саму себя — но в этот раз в трусости. Ей отчего-то нестерпимо сильно захотелось прикоснуться к Кейдену, почувствовать мягкость его волос и колючесть щетины. И узнать, какие наощупь его губы. Зря она отвернулась тогда, в парке.

А Бернис, наконец-то обретённая Бернис, направилась прямиком к той паре, которую Алеста рассматривала за мгновение до этого.

Алеста заметила, как Бернис кладёт ладони на предплечье этого мужчины, тянется к его уху и говорит ему о чём-то так, чтобы не услышали посторонние. И Алеста сразу всё поняла. Осознала, какой смысл имел взгляд того мужчины… Не просто мужчины. Их отца. И что действительно испортила жизнь той женщины — приёмной матери Бернис, выходит?

Так вот он какой.

Даже сейчас — статный, цепляющий глаз. Такие люди выделяются из толпы. Обладают, что ли, харизмой, различимой даже тогда, когда они молчат. Как он выглядел двадцать пять лет назад, как держался в обществе? Похоже, это было не слишком и сложно — всей этот статностью и вычурностью покорить сердце Жолин Эндерсон, до того видевшей только простых юношей из Леберлинга.

Девочкам мало что передалось от отца. Огненным цветом волос они пошли в маму — и, как следствие, в прадедушку, так успешно исчезнувшего из жизни прабабушки. А зелёные глаза достались от бабушки: они передавались по женской линии вместо золотых украшений и драгоценных камней.

И всё же чем дольше Алеста рассматривала отца, тем сильнее различала в нём саму себя. Будто бы нечто общее проглядывалось в выражении лица, в жестикуляции рук, в движение головы…

А если бы всё сложилось иначе? Если бы Алеста тоже провела всю свою жизнь в доме отца, она бы стала полной копией Бернис. А Бернис, окажись она в семье Эндерсонов, впитала бы характер и привычки Алесты. В сестрах бежала одинаковая кровь. Значит, теми, кто они сейчас есть, их сделало окружение.

Алеста не имела честь быть знакомой с отцом прежде — значит, стоит насмотреться на отца хотя бы сейчас. Он оставался спокойным. Слишком спокойным для человека, дочь которого обвиняют в убийстве. Впрочем, стоит вспомнить, как отец поступил с мамой, и всякое удивление растает подобно первому снегу…

Что же касается Бернис, то она привлекла внимание не только Алесты.

Но и публики, которой не составило труда разглядеть удивительную схожесть между подсудимой и слушательницей этого дела. Те, кто прежде казался заинтересованным, теперь удивлялись. Те, кто прежде был удивлён, улыбались с облегчением — и едва ли не потирали руки в ожидании развития этого нового сюжетного витка.

Если бы не застывшее на лицах слушателей ожидание, Алеста сникла бы окончательно. Поднялась с места, признала вину и попросила как можно скорее привести приговор в исполнение.

Но она ждала. И смотрела.

А потом наступила тишина — самая пронзительная тишина в жизни Алесты.

К ней приблизился клерк — невысокий, уже седой мужчина с костюме-тройке, что, кажется, был великоват ему на пару размеров. Он кивнул Алесте и произнёс, обращаясь только к ней одной:

— Мисс Эндерсон, заседание начинается. Я прошу вас занять место напротив его сиятельства.

Он подал ей ладонь — так, будто бы, став подсудимой, Алеста все ещё осталась женщиной, которую следует уважать. И пускай это была