Мисс Эндерсон и её странности - Анастасия Зарецкая

Она приняла ладонь, ещё раз взглянула на зал — взгляд отчего-то упал не на отца и не на Бернис, а на Кейдена. Увидеться бы с тобой ещё хотя бы однажды, мистер следователь, прикоснуться к твоим горячим рукам… Алеста поднялась с лавки и обошла лавку по дуге.

И картинка в калейдоскопе сменилась с яркой, пёстрой и пылающей и на более строгую и монотонную.

Теперь клерк обращался уже к публике, оставшейся у Алесты за спиной. Голос его утратил мягкость, но обрёл проницаемость — прошёл насквозь каждого, кто вообще посмел сегодня сюда прийти.

— Прошу тишины в зале суда! Всем встать! Сегодня, в этот святой день, мы собрались здесь, чтобы рассмотреть дело мисс Алесты Эндерсон. Мисс Алеста Эндерсон обвиняется в тяжком преступлении, совершенном в ночь… Со стороны обвинителя выступает…

Судебный клерк огласил имена всех, кто сегодня будет вершить правосудие: так много людей собрались судить одну-единственную Алесту.

Этого времени хватило, чтобы рассмотреть ту часть судебной залы, что прежде оставалась для Алесты скрытой. Впрочем, подавляющее большинство представителей правосудия выглядела ровно так, как представляла Алеста: объемные парики, чёрные мантии, беспристрастные лица. Сколько людей они уже оправдали? А скольким присудили наказание?

И кто будет судить судей, когда душа их оторвется от тела окончательно и навсегда? Как Иос относится к тем, кто взял на себя обязанности бога: наказывать за неподобающее поведение, лишать жизни? И если судья избран короной, значит ли это, что он избран ещё и богом?

Лишь одна странность бросилась Алесте в глаза: чрезмерно пустая лавка со свидетелями. Свидетель был лишь один. И Алеста имела не то честь, не то самое крупное невезение в своей жизни — быть с ним знакомой.

А ещё Алеста наконец увидела, как выглядит адвокат, что будет отстаивать её честь — тот, который согласился провести самый святой день в году не со своей семьёй, а в этой зале, сдавливающей тебя в тиски?

И пускай это лишь его работа, но Алеста вдруг испытала благодарность ко всем, кто продолжает бороться за её судьбу. Кто к ней неравнодушен.

Клерк передал слово судье:

— Ваше сиятельство, позвольте начать заседание.

Алеста слушала и вникала в слова, что были одновременно посвящены будто бы и ей, и кому-то другому. И старалась сохранять лицо. Она ещё успеет накормить вершителей правосудия своими чувствами. Но чуть позже.

Его сиятельство, он же судья, которому суждено будет вынести окончательный приговор, дал право слово стороне обвинения. И адвокат, представляющий интересы Верна Вута, начал свою речь следующим образом:

— С позволения вашей светлости, господа присяжные, уважаемая публика, своим обвинением я намереваюсь доказать, что обвиняемая действовала умышленно и преследовала злой умысел.

Он говорил грамотно, умалчивая о тёмных пятнах и пытаясь выставить Алесту в не самом лучшем свете. Что ещё интереснее: он никак образом не говорил о том, какую цель преследовал пострадавший Бентон Нилт. Цель пребывания Бента Нилта в Плуинге этим адвокатом осталась вовсе необозначенной — будто Плуинг является востребованным местом в Глейменсе. Зато так называемая тайная сторона жизни Алесты была рассмотрена им в мельчайших подробностях. Книги под кроватью, лавка с магическими артефактами…

Коснулись даже мамы. И её незавершенной учёбы в Леберлинге. Когда речь пошла о маме, Алеста сжала ладони в кулаки — чтобы обрести над собой контроль. Поскольку мама была тем человеком, которые играли в этой истории последнюю роль. Во многих других — главную, но именно эта история не должна была никоим образом коснуться мамы.

А ещё, выслушивая не самые лестные эпитеты относительно мисс Жолин Эндерсон, Алеста невыносимо сильно хотела посмотреть на отца. Отнёсся ли он к истории Жолин с большим трепетом, чем к истории Алесты? Проступило ли на его лице что-то, кроме самоуверенности? Нечто вроде ностальгия по тому, что было давным-давно и практически забылось, как сон?

Сам Верн Вут занимал скамью свидетелей — в единственном числе. Одетый, как с иголочки, в синий атлас рубашки с посеребрёнными запонками. С прилизанными на левую сторону волосами и сережкой-камешком в левом ухе. В их прежние встречи Верн Вут был менее характерным — быть может, потому, что старался не привлекать внимание, а теперь должен был показать себя во всей красе.

Хорошо, что Верн Вут был один. Если бы Алеста вдруг увидела кого-то из жителей Плуинга, кто был знаком ей с детства и кто вдруг встал на сторону обвинения Алесты, она бы окончательно сникла духом.

Однако Верн Вут успел выступить от лица многих. Он придал своему чарующему голоску жалобный подтон. Верн Вут не стал говорить об Алесте, и попробуй понять, сделал это из уважения к ней как к миледи или во имя своих коварных замыслов. Зато вдоволь сказал о том, каким чудесным человеком был Бентон Нилт. С каким уважением он относился к родителям и как баловал младшую сестру. Кроме того, он говорил о женщине, которую Бентон Нилт избрал своей женой. И о ребёнке, отцом которого он должен был стать в начале этой весны.

В этот момент Алеста отчего-то представила маму — юную Жолин Эндерсон, носящую под сердцем двух дочерей. Несмотря на то, что отец её дочерей до сих жив и не испытывает никаких угрызений совести, мама тоже в один момент осталась без мужского плеча, преданная этим миром и вынужденная выживать самостоятельно.

Разве хотя бы какая-то женщина заслуживает такой участи?

Впервые за время заседания Алеста пошевельнулась — поднесла правую руку, окованную браслетом, к лицу. Чувств было слишком много. И они просились наружу.

Если достопочтенный суд сочтёт её слезы за раскаяние — пусть так.

Алеста была в этом почти уверена: Верн Вут грамотно выстроил свою речь так, чтобы с наибольшей вероятностью и сокрушительностью подействовать на слушателей. Наверняка Верн Вут действительно относился к Бентону Нилту с теплой — ведь, как утверждал он сам, их знакомство состоялось больше десяти лет назад, когда Бентон Нилт был совсем ещё мальчишкой. И всё-таки Верн Вут не просто выражала своё горе — он также преследовал вполне материальную цель, добиться того, чтобы Алеста понесла наказание. Разум Алесты прекрасно это понимал. Но была ещё душа.

Следом за речью Верна Вута наступила тишина. И она ознаменовала особенный момент — тот, когда Алесте наконец дадут право ответить.

Алеста была наслышана об этой особенности судов Глейменса, очередной: подсудимый обретает голос лишь тогда, когда завершена