Летний сад - Полина Саймонс

или табаком, или другими людьми. Нисколько. От нее пахло все теми же мускусными духами, которыми она надушилась раньше. Александр стоял очень близко, прямо за ее спиной; он прижимался животом к ее голове, пахнувшей клубникой, ее волосы были в его руках…

– Поможешь мне раздеться? – тихо спросила она. – Мне не дотянуться до застежек.

Александр расстегнул ее платье, задержавшись ладонями на ее обнаженных руках. Наклонившись, поцеловал в плечо. Она отодвинулась:

– Не надо, хорошо?

– Таня…

– Просто не надо, ладно?

Он развернул ее лицом к себе. Она не подняла головы. Расстегнутое платье сползало вниз. Она позволила ему упасть на пол и осталась в цельном корсете с лиловым кружевом и черных чулках. Александру хотелось напомнить, что лиловые кружева были куплены для ночи без него, но он не счел момент подходящим. Она все еще не смотрела на него. Ее руки поднялись, чтобы его оттолкнуть, но не оттолкнули.

– Где же ты была? – спросил он.

– Я поехала в госпиталь. И составила Эрин компанию на ночном дежурстве.

Он с силой выдохнул. Его ладони все еще лежали на ее лице.

Отвернувшись от его губ, от его глаз, она стояла, прижавшись к нему. Они затихли, все следы ссоры угасли, исчезло то, чего и не должно было быть тогда, когда за дверью стоял Энтони. Они молча посмотрели друг на друга. Глаза Татьяны наполнились слезами.

– Нет-нет, не надо, тсс… – пробормотал Александр.

Он отошел, чтобы закрыть и запереть дверь, и снял трубку с телефона. Раздев ее и раздевшись сам, он уложил ее на кровать и ласкал так медленно, как только могли выдержать его жадные руки.

– Тсс… смотри-ка, какая ты теплая и мягкая… прости, что обидел тебя. Надо было лучше соображать. – Он со стоном поцеловал ее в грудь. – Не расстраивайся из-за меня, ладно?

– А я очень расстроена. Разве может быть иначе?

– Не знаю. – Он смотрел в ее влажные, серьезные, непривычно подведенные глаза. – Просто не надо. Ты знаешь, мне этого не вынести, когда ты из-за меня огорчаешься.

Александр целовал ее пухлые губы, пока они не раскрылись ему навстречу и не ответили на поцелуй; он целовал ее, пока она не расслабилась, и его пальцы гладили маленький кустик пушистых волос между бедрами.

– Шура… не надо…

– Не надо что? – Александр склонился к ее груди.

– Я не хочу, чтобы ты… – простонала она, стараясь лежать неподвижно.

– Нет? – Наклонившись над ее пупком, Александр потерся о него губами, потом прижался лицом к пушистому холмику, гладя ее бедра и подталкивая их. – Ну же… – шептал он. – Откройся передо мной… так, как мне нравится…

Он легонько поглаживал ее кончиками пальцев.

– Скажи, шепни, что еще я могу сделать, чтобы ты была счастлива со мной… – (Она молчала.) – Ну же… что-то милое? Что-то нежное?

Она сдерживала дыхание и молчала. Но теперь легла так, как ему нравилось. Он поцеловал ее.

– Таня… но твои нежнейшие губы, твои милые розовые губы, такие влажные, они не расстроены… – шептал Александр, его язык играл с ее губами и языком, а пальцы проникали в нее…

Она вцепилась в простыню, нагая и открытая под его руками.

За годы, проведенные вместе, после тысяч соитий, Александр хорошо знал, когда ее тело откликается. Он перестал гладить ее. Тихое «ах» сорвалось с ее губ.

Он подождал немного и возобновил ласки, чуть усилив их, и, когда она наконец застонала, опять остановился. Едва заметное напряжение в ее губах растаяло. Когда Татьяна испытывала наслаждение, она молила Александра на двух языках делать с ней еще и еще что-то…

Но не сегодня. Она даже не прикасалась к нему. Этой ночью она ни о чем не просила, не говорила ни на одном из языков, ее глаза были закрыты, губы чуть раздвинулись, даже когда ее прекрасное тело начало вздрагивать.

– Таня… – бормотал Александр, глядя на нее. – Прошу, скажи, скажи, чего тебе хочется?

Она отвернулась с низким стоном, откинула голову, подставив ему горло, приподняв бедра. Она блестела от пота, но ни о чем не просила.

Он покачал головой, становясь на колени между ее раскинутыми ногами. Она была такой упрямой… и такой нежной и цветущей…

Существовало очень много такого, что ему нравилось делать с ней, но сегодняшней ночью едва ли было подходящее время для ее ласковых капризов… Пальцы Александра ласкали ее грудь, губы играли с сосками – и наконец она вскрикнула, обхватила его голову и перестала быть непрощающей и упрямой. Александр не отодвинулся. Он не отрывал от нее ни губ, ни настойчивых пальцев, и она не переставала – и не могла перестать – вскрикивать, или дрожать, или хвататься за него, пока он не довел ее до оргазма, и лишь потом, только потом она ослабела и лежала, тяжело дыша, прижимаясь пятками к его спине.

– Ох, Шура… – шептала она.

«Ох, Шура» было определенно лучше, чем «Шура, не надо».

– Да, детка?

Склонившись над ней, Александр впился в ее стонущие губы, но он был уже так возбужден, что ему не нужно было еще одного толчка, еще одного движения ее рук. Ему нужно было только одно.

Спрыгнув с кровати, он развернул ее к себе и поцеловал между ногами. Она потянулась к нему, приняла его; ее глаза были открыты и губы были открыты.

Сжимая ее ягодицы, Александр вошел один раз, второй и остановился. Выпрямившись, он стал двигаться глубоко и медленно, все глубже и глубже, насколько она могла принять. Губы Татьяны округлились, она задыхалась. «Таня… это не слишком?» – шептал он. Она не могла ответить. Он выждал мгновение, ему хотелось услышать «да», он ждал, выходя из нее полностью и полностью входя, и наконец она закричала. Удерживая ее, он медленно продлевал ее оргазм, а потом остановился на мгновение, чтобы перевести дыхание, и дать ей вздохнуть, и поцеловать ее, и погладить по груди, и прошептать, как она чудесна… и он смотрел на свои руки на ее бедрах, видел ее, видел себя; он возобновил движения, продолжая шептать о своем желании и ее сладости, и она снова закричала, и ее руки пытались за что-нибудь ухватиться, и вот уже она снова беспомощно стонет… и на этот раз это было действительно слишком для нее. Александр понимал, что должен остановиться. Он знал, что остановиться необходимо. Но не остановился. И очень скоро ее стоны стали походить на агонию, а не на экстаз, и она содрогалась и плакала.

– Все хорошо, хорошо, тсс… – повторял он, гладя ее, наблюдая за тем, как она лежит, задыхаясь, с закрытыми глазами, раскинутыми ногами, как