По ту сторону тьмы - Р. С. Болдт

Отпустив подголовник, он отодвигается, чтобы открыть дверь со своей стороны. Кажется, Бронсон колеблется, прежде чем наконец произнести:

— Будь осторожна с теми, кому доверяешь, рыжая.

Он захлопывает дверь, не оборачиваясь, и исчезает в своей машине.

Его слова эхом отдаются в мыслях, но вскоре назревает вопрос.

Можно ли ему доверять?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

БРОНСОН

Моя Abuela2 всегда была ночной совой, потому я не удивлён, когда, подъезжая к дому, вижу, что свет включён. К тому времени, как я подхожу к двери, она уже распахивает её.

Её тёмные глаза прищуриваются, когда она мне улыбается:

— У меня возникло предчувствие, что ты заглянешь, но я не знала, когда.

Фартук повязан вокруг талии, она протягивает руки. Я подхожу к ней и целую в обе щеки.

— Проходи, проходи. — Она заводит меня внутрь, и меня тотчас обдает ароматом ropa vieja3, блюда из измельчённой говядины. Это, бесспорно, одно из моих любимых блюд, которые она готовит, что напоминает мне — весь обеденный перерыв я проработал, будучи пиздецки занятым для выделения времени «на поесть».

Закрываю за собой дверь и следую за ней на кухню, где восхитительный запах усиливается.

— Подумала, ты голоден, поэтому, вот, приготовила для тебя. Садись, садись.

Усаживаюсь за её кухонный стол, и она радостно напевает, накладывая здоровенную порцию ropa vieja с чёрной фасолью. Благодарю её, когда она ставит передо мной тарелку со стаканом воды. Как только она садится напротив, я принимаюсь за еду и от благодарности практически стону.

Abuela гордо восседает, покуда я поглощаю свой ужин, и не говорит до тех, пока я не откидываюсь на стуле с довольным вздохом. Она отодвигает мою тарелку на другой край стола.

— Ну… — складки, растянувшиеся от внешних уголков её глаз и рта, углубляются от беспокойства. — Нечто тёмное назревает.

— Abuela… — изнеможение невозможно не заметить; в моём голосе прозвучали нотки «мы можем сейчас не обсуждать это?».

— Бронсон, ты же знаешь, я не могу это проигнорировать.

Потянувшись через стол, она накрывает мою руку своей. Мой взор обращён на её морщинистую кожу, напоминая мне о том, чего не хочется признавать: она стареет, и никакой грёбанной гарантии, сколько ещё времени у меня с ней в запасе.

Ей может и восемьдесят девять, но глядя на то, как она постоянно хлопочет, на её лучезарные улыбки и отсутствие жалоб на боли и недомогания, легко об этом забыть.

Молчу, смирившись с тем, что она обычно делает всё по-своему. И я точно знаю, чего она хочет.

Она быстро сжимает мою руку; улыбка на её губах — единственная, благодаря которой я никогда не сомневался в том, что я любим.

Эта женщина никогда не осуждала меня за принятые решения на протяжении многих лет. За кровь на моих руках. За насилие. За то, что стал таким монстром. Она понимает.

Именно поэтому я потворствую ей.

Она отводит руку и достаёт колоду карт. Она утверждает, что они помогают ей преодолеть непростые времена. Я, лично, не ведусь на подобное дерьмо, однако делаю это, потому что люблю её. Скорее перережу себе горло, чем проявляю к ней хоть малейшее неуважение.

С закрытыми глазами она какое-то время держит карты, прежде чем глубоко вдохнуть и выдохнуть. Тёмные глаза встречаются с моими, когда она тасует и разделяет карты на три стопки, складывая затем в одну.

В её глазах мелькает некая спешка, однако я не понимаю, почему. Когда она раскладывает карты, я устраиваюсь поудобнее на стуле, ожидая, пока она выберет какую карту или козыри перевернуть.

— Это тебе.

Хмурюсь:

— В каком смысле «это мне»?

Она жестом указывает на множество карт, разложенных на столе лицевой стороной вниз:

— Тебе предстоит выбрать.

Меня охватывает тревожное ощущение, ибо прежде она никогда не просила меня этого делать. В предыдущие разы выбирала она.

Она чувствует мою нерешительность, потому что склоняет голову.

— Будь добр. Порадуй свою Abuela.

Вздыхаю, улыбка моя слабая и вымученная, однако я наклоняюсь вперёд.

— Сколько мне выбрать?

— Столько, сколько сочтёшь нужным, — взгляд Abuela проскальзывает по моему лицу, — закрой глаза, если это поможет.

Христос, я заебался и должен быть дома, чтобы немного подремать, но для неё это важно.

Держа руку над картами, закрываю глаза и касаюсь до нескольких карточек кончиками пальцев, поднося их к себе, прежде чем открыть глаза.

Она кивает перед тем, как перевернуть первую карту, которую я сдвинул. Прикасаясь пальцем, она произносит:

— Ахх, Ангел силы. Напоминает тебе выражать свою истину и принять свою власть, — её глаза сфокусированы на мне, — иными словами, ты поведёшь Скорпионов к ещё большей власти.

Отлично. Это охуенные новости. Но я не пророняю ни слова; просто жду, пока она закончит.

Следующая карта, которую она переворачивает, оказывается «вверх ногами» с её взора, и она хмурит брови:

— Хм-м. Это может значить, что женщина негативно повлияет на твою жизнь.

Не в состоянии подавить ворчание, рвущееся наружу. Если это не проповедь, то понятия не имею что.

То, что я много лет назад обжёгся, превратило меня в циника. С тех пор для меня существовали исключительно обычные перепихоны, поскольку я точно не хочу снова проходить через это говно.

В последнее время я нахожусь в долбанной засухе. Я даже не уверен, что любая женщина стоит хлопот, даже если ебля с ней будет первоклассной. Ибо, сколько бы раз я ни объяснял женщинам расклад — я не провожу с ними ночь и не строю отношений, они ведут себя словно их это устраивает.

В ту самую минуту, когда я застёгиваю свои сраные штаны, они планируют ебучую свадьбу. Нахуй это дерьмо.

Моя рука пока справляется, потому что не хочется головной боли от общения с женщинами, которые отказываются быть на одной волне.

Abuela бросает на меня суровый взгляд:

— Это серьёзно. Ты должен быть острожным.

— Буду.

Её внимание переключается на перевёрнутую карту, на мгновение задерживаясь на ней.

— Огромная тьма окружает её… — тихо говорит, будто размышляет вслух, — но в ней есть нечто большее, чем все думают, — она встречается со мной взглядом. — Та огромная тьма, о которой я упомянула, может притягивать опасность.

Кончики её пальцев замирают над двумя последними картами, которые я выбрал, и когда она переворачивает их, застывает. Глаза всматриваются в карты, затем критически рассматривают меня, и зловещий холодок пробирает меня.

— Что это?

Когда она медлит, внутри всё сводит. В это говно не верю, но по какой-то причине кажется, что это… имеет значение.

Она хмурится. Объясняет, указывая на две карты:

— Ты выбрал эти